Рассказы
Шрифт:
Я не откликнулась на такое предложение почувствовать стыд за свою неблагодарность. Я поставила себя в дурацкое положение, но у меня оставалось право задать вопрос.
— Всё это я понимаю. Просто мне подумалось, что возможно, я могу что-то сделать. Говорите, то лекарство может помочь, а может и не помочь. Если бы я могла посодействовать борьбе с этой болезнью, я бы чувствовала…
— Что?
— Что я, скорее, человек, чем пассивное подопытное вместилище, в котором будут бороться между собой чудо-лекарство и чудо-вирус. Лучше…
Она кивнула.
— Я понимаю, но поверьте мне, вы не сможете сделать ничего, что изменило бы
Я пылко кивнула в знак согласия и почувствовала, как меня переполнила злость. Мошеннические способы лечения долгое время были моим проклятьем, хотя сейчас, впервые в жизни, я почти начала понимать других жертв Монте Карло, которые платят большие деньги за подобные вещи: безумные диеты, схемы медитации, ароматерапию, записи для самогипноза и тому подобное. Люди, торгующие этим мусором хуже циничных паразитов. И я всегда считала их клиентов либо по-детски наивными, либо отчаявшимися до такой степени, когда разум уже не работает, но есть кое-что еще. Когда на кону твоя жизнь, ты готов бороться за нее каждую секунду изо всех своих сил, жертвуя каждой копейкой, которую сможешь занять. Принимать по одной капсуле три раза в день — это недостаточно сложно, тогда как схемы наиболее проницательных мошенников достаточно трудоемки (или достаточно дороги), чтобы заставить жертв чувствовать, что они ведут именно такую борьбу, которая требуется, когда ты перед лицом смерти.
Этот общий гнев все прояснил. Мы, в конце концов, на одной стороне; я вела себя, как ребёнок. Я поблагодарила доктора Паккард за уделенное мне время, взяла рецепт и вышла.
Но по пути в аптеку я поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы она солгала мне, чтобы она сказала мне, что мои шансы значительно улучшатся, если я начну пробегать десять километров в день и есть сырые водоросли на завтрак, обед и ужин. Но затем я разозлилась на саму себя: неужели я правда хотела бы, чтобы меня обманывали для моего же блага? Если дело в ДНК, то дело в ДНК, и я должна хотеть услышать правду, даже если она мне неприятна, и должна быть благодарна, что медицина отказалась от прежней покровительственности и патернализма.
Мне было двенадцать, когда мир узнал о проекте Монте Карло.
Команда разработчиков биологического оружия, размещавшаяся в двух шагах от Лас-Вегаса (к сожалению, того, что в Нью-Мексико, а не того, что в Неваде) решила, что разработка вирусов — слишком сложная работа (особенно с учетом того, что все суперкомпьютеры заграбастали ребята из программы «Звездные войны»). Зачем привлекать сотни кандидатов наук, зачем вообще прилагать какие-либо интеллектуальные усилия, если все, что нужно — это проверенное веками сотрудничество случайных мутаций и естественного отбора?
Конечно, значительно ускоренное.
Они создали систему, состоящую из трех частей: бактерии, вируса и цепочки модифицированных лимфоцитов человека. Стабильная порция
Их задумкой было поместить несколько триллионов копий этой системы ряд за рядом в небольшой биологический игровой автомат, крутящийся в их нелегальной лаборатории, и просто ждать, пока удастся сорвать джекпот.
Исследование также включало лучшую систему защиты в мире, и пятьсот двадцать человек скрупулезно придерживались официальной процедуры день за днем, месяц за месяцем, ни на секунду не допуская невнимательности, лени или забывчивости. По-видимому, никто даже не допускал вероятности такого.
Бактерия не должна была быть способной выжить вне искусственно созданных благоприятных лабораторных условий, но на помощь пришла мутация вируса, заменившая гены, вырезанные для того, чтобы сделать его уязвимым.
Они потеряли слишком много времени на неэффективные химикаты, пока наконец решились использовать ядерное оружие. К этому моменту из-за ветра все их действия стали бессмысленными: это был год выборов, так что вариант стереть с лица земли полдюжины городов не рассматривался.
Согласно первым слухам мы все должны были умереть в течение недели. Я отчетливо помню панику, мародерство и череду самоубийств (видела по телевизору; конкретно наш район впал в состояние некого спокойного оцепенения). По всему миру было введено чрезвычайное положение. Самолеты разворачивали от аэропортов, корабли (покинувшие свои порты за месяцы до утечки) были сожжены в доках. Чтобы защитить общественный порядок и общественное здоровье, повсеместно вводились суровые законы.
Мы с Паулой месяц не ходили в школу и сидели дома. Я предлагала научить ее программированию, но ей это было не интересно. Ей хотелось поплавать, но все пляжи и бассейны были закрыты. Летом я наконец смогла взломать компьютер Пентагона — всего лишь систему закупки офисных принадлежностей, но Паула была очень впечатлена (никто из нас даже не догадывался, что скрепки настолько дорогие).
Мы не верили, что скоро умрем, по крайней мере, не в течение недели. И мы были правы. Когда стихла истерия, стало известно, что сбежали только вирус и бактерия. Без модифицированных лимфоцитов, улучшающих процесс отбора, в результате мутаций не могли появиться штаммы, вызвавшие первоначальные смерти.
Однако теперь по всему миру распространилась симбиотическая пара, бесконечно создающая новые мутации. Лишь крошечное количество всех произведенных штаммов заразны для людей, и лишь часть этого количество потенциально смертельна.
Всего лишь сто в год или около того.
Когда я ехала в поезде домой, куда бы я ни повернулась, мне в глаза светило солнце — оно отражалось от всех поверхностей в вагоне. Из-за его слепящего света моя головная боль, которая неуклонно усиливалась весь день, стала почти невыносимой, поэтому я прикрыла глаза рукой и наклонила голову вниз. В другой руке я сжимала коричневый бумажный пакет с небольшим стеклянным флаконом, наполненным красно-черными капсулами, которые спасут или не спасут мне жизнь.