Рассказы
Шрифт:
Вскоре все трое, прихватив с собой исправленный стульчик и пароходик, собрались уходить.
— Куда это вы? — спросил врач.
Ребята подняли головы.
— Стульчик в детский дом понесли. Ихние ребятишки на площадке играли и оставили, а ливень смыл в речку. Вова с Петей поймали.
Толстячок и его худенький приятель стыдливо взглянули на своего старшего товарища и заговорили быстро, перебивая друг друга:
— Мы не подумали и сломали стульчик. А так-то мы разве не понимаем?! Только Вася сказал, мы сразу и поняли… Он детскому
— Они вот пароходик хотят подарить детдомовцам, а себе другой сделают…
Ребята хотели идти, но Вася вдруг спохватился:
— Ох, мы ведь и не поздоровались с вами. Здравствуйте, Степан Петрович.
— Здравствуйте, здравствуйте, ребята! — приветливо улыбнулся врач, кланяясь.
ПОДВИГ
Рассказ этот я услышал возле паромной переправы через Чумыш. Паром был маленький, а движение большое, и на берегу скопилось много машин.
Наш грузовик оказался в хвосте очереди, и шофер приглушил мотор, вылез из кабины перекурить с другими водителями, сидевшими возле припаромков на толстом бревне. На цигарки, как водится, пошла вчерашняя газета. Но когда один из шоферов стал заворачивать цигарку, его внимание задержалось на заголовке статьи: «В жизни всегда есть место для подвига…»
— Да, — сказал он, развертывая газету. — Тут как раз о нашем брате говорится. Я вчера прочитал и задумался: верно ли, подвиг ли это?.. Вы вот чего скажете? Послушайте…
В статье рассказывалось, как шофер одной автороты, тоже работавший на хлебозаготовках, делал трудный рейс в непогоду, как вел машину по грязи, зачастую, чтобы не буксовать, подкладывая под скаты свою стеганку.
— Подвиг — это геройство, — произнес подтянутый, строгий водитель, наверное, бывший солдат. — Я так понимаю. А какое это геройство по грязи проехать да фуфайку под колеса кинуть?
— И трудовой подвиг — тоже геройство, — возразил пожилой, черный, как ворон, шофер. — Парень этот, о котором в статье говорится, видать крепкий… По бездорожью ездить тоже воля нужна…
— Ну, тогда, выходит, все мы герои? — рассмеялся молоденький круглолицый водитель, сидевший на самом конце бревна.
— Все — не все, а многие такой трудовой подвиг совершают…
Завязался спор, тот спор, который явно не может принести победы ни одной из сторон, потому что по-своему права каждая. Но его прекратил белобрысый, кряжистый парень, подошедший к группе шоферов с парома. Был он в комбинезоне, когда-то синем, а теперь замасленном до черноты — несомненно тракторист, прямо с работы.
— Э-э, что там спорить! Поглядели бы вы, какой тут весной случай был — вот это настоящий подвиг!..
Все ожидающе посмотрели на тракториста, а он присел на корточки и спокойно принялся свертывать цигарку, будто и не собирался ничего больше добавить.
— Начал, так рассказывай, — первым не выдержал румянощекий шофер. — Кто и где подвиг сделал?
— Я ж сказал — здесь вот, на этом самом тросе… Чижиков наш совершил, — тракторист кивнул на толстый цинковый канат, подвешенный через реку, по которому ходил на блоке паром.
Тракторист насупил брови, сердито пыхнул цигаркой. Потом, заметив, очевидно, что остальные слушатели смотрят на него с любопытством, повел рассказ. По характеру он был, наверное, человеком обстоятельным, поэтому начал издалека:
— Приехал этот Чижиков на подъем целины из Белгородской области. Попал в нашу местную бригаду один. Ему не понравилось сначала, что оказался на отшибе от новоселов, а нам не поглянулся он. Трактор знал, ничего не скажешь, ум имел сметливый, только характер уж больно непоседливый, несерьезный. Ухватится за дело, горит весь — любо смотреть. А немного погодя — оно уж ему наскучило, так и норовит увильнуть, взяться за что-нибудь другое… Не лентяй, не лежебока, минуты не посидит спокойно, крутится целый день вьюном — но толку не видать. И внешность у парня неказистая: ростика маленького, волосы какие-то медные, нос кверху задран, а лицо будто карлыком посыпано… Глаза же прямо беспечные: все смеются…
— Помяните мое верное слово, — сказал наш бригадир, — через месяц этот целинник сбежит! Такие добрый воз тянуть не могут, хилы больно…
А бригадир у нас, Петр Корнев, человек хоть молодой, но здорово самостоятельный, всегда серьезный. Он тебе зря не улыбнется, глупости какой-либо не выкинет. И ростом дядя добрый, идет — так земля под ним вроде вздрагивает, как под трактором… Ясно, Чижиков, Сашок этот, как все его сразу прозвали, не мог ему понравиться. А тут еще одна причина прибавилась.
Была у него прицепщица Ксюша. Девушка спокойная, старательная. И шла у них с бригадиром такая же ровная, как они сами, любовь. Осенью, после уборки урожая, ждали мы свадьбы.
Но вот появился у нас Чижиков. И все сразу перевернулось. Прежде всего, обнаружилось, что Ксюша вовсе уж не серьезная девушка, а удивительная хохотушка. Стоило только Сашке рот раскрыть, подмигнуть, как она прыскала в ладошку. И самостоятельности у нее никакой не оказалось. Мы думали, что, кроме Корнева, она никого и не замечает, а приехал Сашка — Ксюша глаз с него сводить не стала. Где уж тут такое нашему бригадиру понравится! Помрачнел он, Чижикова вовсе невзлюбил…
Тракторист, видимо, по укоренившейся привычке осторожного обращения с огнем, тщательно затоптал окурок в песок и продолжал:
— Весной на этой же переправе застряли. Мы с тремя тракторами на том берегу, а паром — на этом. Плот перед нами гнали, зазевались плотовщики, ударило паром по борту — только доски затрещали. Насилу успели на берег вытащить. Подъехали мы, видим, два плотника возле паузка возятся, но когда-то чего сделают… В общем, нам ждать в стороне не с рук… Оставили у тракторов Ксюшу за сторожа, а сами переправились к плотникам на помощь. Кто пилой, кто топором, кто молотком орудует, стараемся, торопимся.