Рассказы
Шрифт:
– Но виноват в этом я сам, - добавил Леб.
– А все потому, что ты никуда не ходишь, - зашипела Бесси.
– Потому что не вылазишь из пекарни. Потому что друзья для тебя - пустое место.
Леб важно кивнул.
– Она сейчас больна, - сказал он.
– Нужна операция. Врач запросил двести долларов. Я уже пообещал Коботскому, что...
Бесси завизжала.
Коботский со шляпой в руке сполз с табурета.
Бесси схватилась за сердце, потом подняла руку к глазам и зашаталась. Леб и Коботский бросились, чтобы подхватить ее, но она не
Лицо Бесси стало как разлом буханки.
– Мне жаль вашей жены, - тихо сказала она гостю, - но помочь нам нечем. Простите, мистер Коботский, мы - бедняки, у нас нет денег.
– Есть!
– в бешенстве крикнул Леб.
Подскочив к полке, Бесси схватила коробку со счетами и вывернула ее над столом, так что они порхнули во все стороны.
– Вот что у нас есть, - визгнула она.
Коботский втянул голову в плечи.
– Бесси, в банке...
– Нет!
– Я же видел книжку.
– Ну и что, если ты скопил пару долларов? А работать ты собираешься вечно? От смерти ты застрахован?
Леб не ответил.
– Застрахован?
– язвила она.
Передняя дверь хлопнула. Она хлопала теперь не переставая. В лавку набились покупатели и требовали хлеба. Тяжело передвигая ноги, Бесси потащилась к ним.
* * *
Уязвленные друзья зашевелились. Коботский костлявыми пальцами начал застегивать пальто.
– Сиди, - вздохнув, сказал ему булочник.
– Извини меня, Леб.
Коботский сидел, и лицо его светилось печалью.
Когда Бесси отделалась от покупателей, Леб отправился
к ней в лавку. Он заговорил тихо, почти шепотом, и она поначалу не повышала голоса, но через минуту супруги уже вовсю ругались.
Коботский слез с табурета. Он подошел к раковине, намочил половину носового платка и приложил к сухим глазам. Затем, свернув влажный платок и затолкав его в карман пальто, вынул ножичек и быстро почистил ногти.
Когда он появился в лавке, Леб уламывал Бесси, напоминая ей, как много и тяжко он работает. И вот теперь, имея на счету пару долларов, он что, не может поделиться с дорогим для него человеком? А зачем тогда жить? Но Бесси стояла к нему спиной.
– Прошу вас, не надо ругаться, - сказал Коботский.
– Я уже пошел.
Леб смотрел на него с отчаянием. Бесси даже не двинулась.
– Деньги, - вздохнул Коботский.
– Я действительно просил для Доры, но она... она не заболела, Леб. Она умерла.
– Ай!
– вскрикнул Леб, ломая руки.
Бесси повернула к гостю бледное лицо.
– Давно уже, - продолжал Коботский мягко.
– Пять лет прошло.
Леб застонал.
– Деньги нужны для камня на могилу. У Доры нет надгробия. В следующее воскресенье будет пять лет, как она умерла, и каждый раз я обещаю: "Дора, на этот год я поставлю тебе камень", и каждый раз не выходит.
К вящему стыду Коботского, могила стояла как голая. Он давно уже дал задаток, внес пятьдесят долларов - и за камень, и чтобы имя красиво выбили, но остальных денег не набирается.
В глазах булочника стояли слезы. Он глянул на Бесси - голова непривычно склонена, плечи опущены. Значит, и ее проняло. Победа! Теперь уже она не скажет "нет", выложит денежки, и они все вместе сядут за стол перекусить.
* * *
Но даже плача, Бесси отрицательно мотала головой и, прежде чем они успели опомниться, пустилась рассказывать историю своих мытарств - как сразу после революции, когда она была еще совсем ребенком, ее любимого папочку выволокли босиком в поле, и от выстрелов поднялось с деревьев воронье, а снег заалел кровавыми пятнами; как спустя год после свадьбы ее муж, добрый, мягкий человек, счетовод с образованием - такая редкость по тем временам, умер в Варшаве от тифа, и она, совсем одинокая в своем горе, нашла приют у старшего брата в Германии, а брат пожертвовал всем, чтобы отправить ее перед войной в Америку, сам же с женой и дочкой кончил дни в гитлеровской душегубке...
– И вот приехала я в Америку и познакомилась с бедным булочником, с босяком, который никогда не имел и гроша за душой, не видел в жизни радости, и я вышла за него, бог знает зачем, и, работая день-ночь, вот этими вот руками наладила маленькое дело, и только теперь, через двенадцать лет, мы стали немножко зарабатывать. Но ведь он больной, мой Леб, ему нужно оперировать глаза, и это еще не все. А если, упаси Господи, он помрет, что я буду делать одна? Куда пойду? Кому я нужна без денег?
Булочник, уже не раз слышавший эту историю, большими кусками засовывал в рот мякиш.
Когда Бесси кончила, он отбросил выеденную корку. Коботский в конце рассказа зажал ладонями уши.
По щекам Бесси катились слезы, но вдруг она вздернула голову и подозрительно принюхалась. Потом, хрипло взвыв, бросилась в заднюю комнату и с маху рванула на себя дверцу печи. В лицо ей ударило облако дыма. Буханки на противнях были черными кирпичами, обугленными трупиками.
Коботский с булочником обнялись и повздыхали о прошедшей молодости. Затем прижались друг к другу губами и расстались навсегда.
ПРОЖИТОЧНЫЙ МИНИМУМ
Зима бежала с городских улиц, но на лице Сэма Томашевского, когда он тяжело ступил в заднюю комнату своей бакалейной лавки, бушевала вьюга. Сура, доедавшая за круглым столом соленый помидор с хлебом, в испуге вскинула глаза, и помидор побагровел гуще. Она глотнула и стукнула себя в грудь пухлым кулачком, помогая пройти откушенному куску. Жест был заранее скорбный, потому что она без всяких слов, по одному его лицу, поняла, что пришла беда.
– Боже мой, - прохрипел Сэм.