Рассказы
Шрифт:
У Женьки горело лицо и взмокла спина, настолько все услышанное было поразительно. Сергей Криштай был фигурой поистине легендарной. Крупный ученый, он занимался своими научными трудами, пока не наступили "летние погоды", и, уж неизвестно почему, стало можно больше, чем раньше. Попав в русло общественной и политической жизни, Криштай добился больших успехов, и, если Женька правильно запомнила, был и мэром, и делегатом, и депутатом. В это время больницу часто проверяли и даже собрались закрыть. Но вдруг "похолодало", и, снова неизвестно почему, стало уже нельзя то, что было можно. Криштай ушел со всех постов и снова занялся наукой, но после того, как его соратники и бывшие коллеги стали как-то странно исчезать, исчез по своей воле. Тогда-то и была образована ДС, на улицах стали
Так вот, когда в вечерних разговорах заходила речь о ДС, лица девчонок загорались воодушевлением и надеждой. "Погоди, придет срок... Еще все может перевернуться... и тогда нашей шарашке конец, всех разгонят к чертовой бабушке..." Строились самые прекрасные планы и самые фантастические картины жизни после наступления свободы, и символом этой свободы был Криштай. Теперь - рассказывала Надюша сдавленным шопотом - его все-таки поймали и везли на дальний полигон для обработки на аппарате "Зеро". Видно, уже предвкушали, как он прилюдно покается и опровергнет все свои слова, как вдруг обнаружили, что по дороге он приказал всем долго жить. Начальник конвоя, видно, перетрусил, растерялся, и помчался в ближайшую больницу в надежде откачать такого важного подопечного. Но там его быстро убедили, что дело совершенно безнадежное. Поскольку санитарам в штатском нужен был Криштай живой, к мертвому они потеряли повышенный интерес. И в то время, когда в высших кругах выяснялся вопрос, что теперь делать с телом, последнее неожиданно пропало.
– Какая же ты молодец, - радостно говорила Надюша Лидке.
– Ведь не было уже никакой надежды! Никто и не думал, что так может случиться... Хотели только избавить его от мучений и стыда, хоть и посмертного... А теперь все просто прекрасно! Около восьми кто-нибудь из "наших" подойдет на нужное расстояние, и ты, Лидончик, можешь отпускать.
– А не поздно?
– спросила Женька, хорошо запомнив пастуха Витюху, которого хоть и вытащили из Осиновки и откачали, но, видно, не успели в какой-то определенный срок, так что он остался придурком и обузой на шее своей старой матери Миронихи.
Но Надюша объяснила, что, раз Лидка придерживает основную часть его как бы "души", то небольшая ее часть все еще остается в теле, делая возможным нормальное прихождение в себя.
– Женюша, - говорила она, глядя сияющими глазами, - ты и представить себе не можешь, что там за люди и что они могут! Да хоть мумию, хоть... статую оживить, и то! А здесь всего сутки пройдут!
Женька, конечно, ничего такого представить себе не могла, голова у нее шла кругом. Она бы много еще чего расспросила бы у Надюши, но в туплет пришла нянька Степа с квачами и погнала всех вон. Лидка, бледная как мел, с проступившими пятнами веснушек, пошла на уколы, Женька - к Берте, остальные тоже разошлись.
В тихий час лежали молча, со всех сторон обдумывая случившееся. По палатам ходили врачи, то и дело заглядывали сестры, в коридоре водили комиссию, басом бубнил переводчик. Женька задремала и улыбалась во сне, потому что все выходило замечательно удачно и все страхи оказались напрасными.
х х х
Вечером, когда все уже заканчивали работу в прачке, Лидке стало плохо. Она упала набок, прямо на кучу грязного белья, и лежала безучастно, с закрытыми глазами. Женька с Валентиной притащили ее в палату и старались ей чам-то помочь, но Лидка в себя не приходила. Врачей в это время уже не было, да в таком случае и боялись звать врачей - мало ли что им в голову взбредет.
– Это из-за уколов, - сказала Надюша.
– в нашей палате с Кирой Ивановной на днях было то же самое. Начали какую-то новую серию. До завтра вряд ли очнется...
Пока Женька ревела в углу за кроватью, кто-то привел Соян. Это было странно, ведь маленькая Соян почти ни с кем никогда не разговаривала. Женька видела, как Соян склонилась над Лидкой, придерживая блестящие черные волосы и внимательно на нее смотрела. Потом молча отдала Надюше какую-то маленькую вещицу и ушла. Надюша шопотом объяснила Женьке и Валентине, что такая железная штука в виде то ли звезды, то ли цветка может какое-то время хранить в себе то, что "поймала" наша Лидка.
– Сейчас она не может сама отпустить, - шептала Надюша, - прикладывая железяку к Лидкиному животу, - значит, надо забрать. Ну-ка, Валюша, посмотри.
Валентина потрогала штуку и пробормотала "ого!". Женька тоже потрогала - штука была очень теплая, почти горячая.
– И теперь, - продолжала Надюша, - надо это отдать кому-нибудь
из "наших".
Из "наших"... На волю? Значит - побег?..
х х х
Как бы ни было тяжко в больнице, мало кто думал о побеге. И убежать-то трудно, да это ведь полдела. Если нет того, кто бы спрятал, сделал документы, и много еще чего для жизни "снаружи", то нет смысла и бежать. Ведь если поймают... Сразу в обработку на "Зеро", и, считай, тебя уже нет. Одно из самых страшных женькиных больничных воспоминаний - как водили по этажам больницы пойманную Светку Панченко. Для усмирения желающих. Как не заречешься от побега, взглянув на прямую спину, руки, вытянутые по швам, поджатые губы, бессмысленный взгляд той, что была заводилой и душой всего этажа? Небось, главной мечтой здешних "докторов" было пропустить всех пациентов через этот аппарат! Слава богу, во время работы он давал такое сильное излучение, что его регистрировали в лабораториях других стран, и количество "обработок" контролировалось.
Но так или иначе, а штуковину надо нести. Все молчали. Надюша деланно весело заговорила о том, что она будет страшно рада встретиться с кем-нибудь из "наших", а там уж все равно. Но девчонки знали, что она страдает внезапными сильными судорогами и долгого тяжелого пути ей не вынести. Валентина, несмотря на внушительные размеры, не была ни сильной, ни выносливой, зато отличалась ужасной неуклюжестью. Женька вдруг отчетливо поняла, что выбора нет. Все смотрели на нее. Стараясь выглядеть спокойно, Женька спросила:"Так что там Сонька болтала про прачку?".
Сонька Омелькина была одержима идеей побега. Она вечно носилась с какими-то планами и "новыми сведениями". Ее бледное узкое лицо оживало лишь при разговорах о свободе, а глаза как будто шарили по стенам в поисках подходящей щелки. Кстати, она-таки исчезла при загадочных обстоятельствах. Однажды на перекличке ей было велено собрать вещи и подойти к посту Кривуленции, чтобы куда-то отбыть. Сонька собралась и ушла, и ее отметили во всех списках как выбывшую. Но Елена Всеволодовна из 1-й палаты божилась, что, когда ее вели из бокса мимо "Шишака", она слышала страшную брань Скорпионихи по поводу Соньки, которая вроде бы до поста не дошла. Конечно, в это очень хотелось верить, и по палатам стали ходить легенды о Сонькином побеге.
Так вот, в свое время она говорила о трубах, ведущих из прачки, которые остались от старой канализации и по которым уже не течет вода. Где они примерно могли находиться, Валентина набросала на бумажке, которую потом с важным видом прожевала. "Ну, Женюша, может, и обойдется, - бормотала Валентина, глядя в сторону, - если около четырех выйдешь, часика два туда, два обратно, - можно и на перекличку успеть..." Женька слушала ее и слова долетали как будто бы издалека. Надо было поужинать и идти на линейку Женька старалась ходить и есть, как ни в чем ни бывало, и даже говорила с кем-то, но это все было как в тумане. После отбоя она попросила разбудить ее около четырех и провалилась в нервное забытье.