Рассказы

Франко Иван Яковлевич

I

Гуси совсем ничего не знали об этом. Еще в то самое утро, когда отец думал отвести Грыця в школу, гуси не знали об этом намерении. Меньше всех знал о нем сам Грыць. Он, как обычно, встал утром, позавтракал, поплакал немножко, почесался, взял прут и вприпрыжку погнал гусей из загона на пастбище. Старый белый гусак, как обычно, вытянул к нему свою небольшую голову с красными глазами и красным широким клювом, резко зашипел, а затем, тараторя о чем-то неинтересном с гусынями, пошел вперед. Старая

серо-желтая гусыня, как обычно, не хотела итти вместе со всеми, поплелась обок мостика и забрела в канаву, за что Грыць огрел ее прутом и назвал «разиней» — так он имел обыкновение называть все, что не покорялось его высокой власти на пастбище. Очевидно, ни белый гусак, ни серо-желтая гусыня, вообще никто из всего стада — а их было двадцать пять, — никто не знал о близком переходе их властителя и воеводы на другой, далеко не такой почетный пост.

Поэтому, когда нежданно-негаданно пришло новое известие, то есть когда сам отец, возвращаясь с поля, позвал Грыця домой и там отдал его в руки матери, чтоб она его умыла, причесала и приодела, как бог велел, и когда затем отец взял его с собой и, не говоря ни слова, повел, трепещущего, вниз по выгону, и когда гуси увидели своего недавнего вожака в совершенно преображенном виде — в новых сапожках, в новой войлочной шляпе и подпоясанного красным ремнем, — раздался среди них внезапный громчий возглас удивления. Белый гусак подбежал близко к Грышо с вытянутой головой, как будто хотел хорошенько к нему присмотреться; серо-желтая гусыня тоже вытянула голову, долгое время не могла ни слова произнести от неожиданного потрясения и наконец быстро прострекотала:

— Куда-да-да?

— Дула гусыня! — ответил гордо Грыць и отвернулся, точно хотел сказать: «Эге, погоди-ка, не таким паном я теперь стал, чтобы отвечать тебе на твой гусиный вопрос». А впрочем, может, и потому не ответил, что сам не знал.

Пошли вверх по селу. Отец ни слова, и Грыць ни слова. Наконец пришли к просторному старому дому, крытому соломой, с трубой наверху. К этому дому шло много ребят, таких, как Грьшь, и постарше. Позади домa по огороду ходил пан в жилетке.

— Грыць! — сказал отец.

— А? — сказал Грьшь. — Видишь вон ту хагу?

— Визу.

— Запомни: это школа. — Ну! — сказал Грьшь.

— Сюда ты будешь ходить учиться.

— Ну! — сказал Грыць.

— Веди себя хорошо, не шали, пана учителя слушайся. Я иду записать тебя.

— Ну! — сказал Грыць, почти ничего не понимая из того, что говорил отец.

— А ты ступай вон с теми ребятами. Возьмите его, ребята, с собой.

— Пошли! — сказали ребята и взяли Грыця с собой, а тем временем отец пошел на огород поговорить с учителем.

II

Вошли в сени, где было совсем темно и страшно несло прошлогодней гнилой капустой.

— Видишь там? — сказал Грыцю один мальчик, показывая в темный угол.

— Визу, — сказал с

дрожью Грыць, хотя совсем ничего не видел.

— Там яма, — сказал мальчик.

— Яма! — повторил Грыць.

— Если будешь плохо учиться, учитель посадит тебя в эту яму, и придется тебе сидеть целую ночь.

— Не хоцу! — закричал Грыць.

Тем временем другой мальчик шепнул что-то первому мальчику, оба засмеялись, а затем первый, нащупав дверь школы, сказал Грыцю:

— Постучи-ка в дверь. Живо!

— Зацем? — спросил Грыць.

— Надо! Так полагается, если кто в первый раз приходит.

В школе стоял шум, точно в улье, но когда Грыць застучал кулаками в дверь, стало тихо. Ребята тихонько отворили дверь и втолкнули Грыця в комнату. В то же мгновение захлестали крепкие березовые розги по его спине. Грыць очень перепугался и поднял крик.

— Тише, дурак! — кричали на него озорники-ребята, которые, услышав стук, спрятались за дверью и устроили Грыцю такой сюрприз.

— Ой-ой-ой-ой! — кричал Грыць.

Ребята испугались, как бы не услышал учитель, и начали унимать Грыця.

— Тише, дурак, это так надо! Кто в дверь стучит, тому надо по спине постучать. Ты этого не знал?

— Не-е-е зна-а-л! — всхлипнул Грыць.

— Почему не знал?

— Да я-а-а пе-е-лвый ла-а-з в сколе.

— Первый раз, а!.. — вскричали ребята, как бы удивленные тем, как можно первый раз быть в школе.

— О, тогда надо тебя угостить! — сказал один, подскочил к доске, взял из ящичка изрядный кусок мела и подал Грышо.

— На, дурак, ешь, да живо!

Все молчали и выжидательно глядели на Грыця, которым вертел в руках мел, а затем медленно положил его в рот.

— Ешь, глупый, да живо! — напоминали ребята, а сами задыхались от смеха.

Грыць принялся хрустеть и насилу съел мел. Хохот в школе раздался такой, что стекла зазвенели.

— Цего смеетесь? — спросил удивленный Грыць.

— Ничего, ничего. Может, хочешь еще?

— Нет, не хоцу. А сто это такое?

— Так ты не знаешь? Вот глупый! Да это иерусалим такой, это очень вкусно.

— Ой, не оцень вкусно, — сказал Грыць.

— Потому что ты еще не раскусил. Это всякий должен есть, кто в первый раз приходит в школу.

В эту минуту вошел учитель. Ребята, точно вспугнутые воробьи, бросились к партам, только Грыць остался со слезами на глазах и с губами, белыми от мела. Учитель грозно приблизился к нему.

— Как зовут? — крикнул он.

— Глыць.

— Что за Грыць? Ага, ты новый. Почему за партой не сидишь? Чего плачешь? Чем измазался? А?

— Да я ел елусалим.

— Что? Какой Иерусалим? — допытывался учитель. Ребята снова просто задыхались от смеха.

— Да давали лебята.

— Какие ребята?

Грыць обвел взглядом комнату, но не смог никого узнать.

— Ну, ну! Иди садись и учись хорошо, а Иерусалима больше не ешь, не то бит будешь!