Рассказы

Яшин Александр Яковлевич

Я ложусь и засыпаю тревожным тоскливым сном.

1962

ТВОРЧЕСТВО

– Опять каша!

Борька сидел с полным ртом, сопел, дулся и смотрел на всех сердитыми глазами. Его уговаривали, ругали, пытались задобрить. Но ничего не помогло. Обеденных часов в семье стали бояться, как наказания. Мать нервничала, отец рывком вставал и уходил из-за стола.

Горю помог соседский мальчик Ваня. Как-то во время еды, когда за столом не усидела даже многотерпеливая мать, Ваня сказал Борьке:

– Я тоже не люблю кашу, но это ничего. Я тебя научу, будет интересно... Давай делать дорогу!

Борька посмотрел на товарища сквозь слезы, подумал и кивнул головой. Тогда Ваня устроился с ним рядом, пододвинул к себе тарелку, взял ложку из его рук.

– Сначала сделаем тропинку для велосипеда, вот так!
– сказал он, провел узкую бороздку через всю тарелку и ложку, полную каши, передал Борьке.Пройдет велосипед?

Борька хмыкнул, но спорить не стал.

– - Пройдет. А кашу куда?

Ваня пожал плечами.

Тогда Борька съел кашу и облизал ложку. А Ваня сказал:

– Сейчас сделаем дорогу такую, чтобы по ней можно было проехать на машине. Делай сам!

Борька взял ложку в обе руки и со скрежетом заскреб дно тарелки. Дорога получилась широкая, но неровная.

– - Подчисти!
– посоветовал Ваня.

Борька подчистил, склоняя голову набок.

– Сейчас и "москвич" пройдет, - убежденно сказал он.

– "Москвич", пожалуй, пройдет, а "Волга"?.. Давай для "Волги"!

Игра Борьке понравилась. Он ел кашу старательно, с удовольствием.

– Это уже большак,- сказал Ваня, когда посреди тарелки, на проезжей ее части, показался зеленый цветок.- Теперь даже грузовики с зубром и медведем могут разойтись.

Борька подровнял ложкой края большака справа и слева, набрал еще ложку каши и, прожевывая, подтвердил:

– - Разойдутся и медведь с зубром.

Наконец каши осталось совсем мало. Ваня нерешительно посмотрел на Борьку.

– Что будем делать с обочинами?
– спросил он.

А Борька уже улыбался весело и хитро. Теперь-то он знал, что надо делать с обочинами. Каша перестала казаться скучной.

– Съем и обочины!
– сияя от радости, заявил он.- И будет у меня теперь не дорога, а аэродром. Реактивный, верно? Нет, ракетный!

– - Вот так!
– засмеялся довольный собою Ваня.

И было им хорошо друг с другом.

[1959]

МИХАЛ МИХАЛЫЧ

Все дети были как дети, один Михал Михалыч никому покоя не давал. С утра до вечера в квартире слышался только его голос, его крики, его песни. Начиналось с завтрака на кухне, куда Михал Михалыч обычно шел неохотно, ссылаясь на то, что у него еще зубы заспанные, но когда садился за стол, то требовал все сразу - и молоко, и рыбий жир, и огурцы, и кашу. Потом он бросался к сестрам, помогал им собраться в школу, из-за чего те плакали и нередко опаздывали на первый урок. Далее Михал Михалыч делал зарядку, "как в цирке", карабкался до потолка по книжным полкам, пересматривал все подряд, вплоть до энциклопедии, гонялся за кошкой, кричал ей "кыкысь, берегись!", наконец, давал матери советы, как варить кашу, и обязательно что-нибудь присаливал сам, да еще прибавлял газу. Все это он успевал делать одновременно, уследить за ним не было никакой возможности. Если мать начинала нервничать, он ее успокаивал:

– Мамочка, я же тебе помогаю!
– и целовал ее в платье, в руку, во что придется. И мать успокаивалась и вытирала слезы на глазах.

Кроме того, Михал Михалыч очень любил ездить к бабушке в гости либо на машине, либо на поезде, либо на самолете. Без папы такие поездки не удавались, поэтому он каждый день с нетерпением ждал возвращения папы с работы. Вернувшись с работы, папа странно медленно раздевался, но это еще куда ни шло. Но если папа сразу садился обедать, Михал Михалыч совершенно терял терпение и не хотел принимать никаких объяснений.

– Ну, поехали же!
– требовал он.

– Подзаправиться надо, сынок, а то бензину не хватит,- отвечал отец.

– Да хватит, хватит... поехали!

После обеда папа ложился на ковер посреди комнаты и поднимал ноги.

– Ну давай сразу на самолете, скорей доберемся.

Вечером в квартире иногда появлялись папины товарищи или мамины подруги, и Михаил Михалыч на несколько минут затихал, присматривался к ним. Забавные люди,- они всегда спрашивали его об одном и том же.

– Миша, кого ты больше любишь, маму или папу?

– Папу и телевизор,- отвечал Михал Михалыч, и гости весело смеялись.

– А бабу-ягу ты боишься?

– Я ее не видал.

– Неужели и во сне никогда не видал?

– Не видал. Я лицом к стенке сплю, ничего не вижу.

Гости скоро надоедали Михал Михалычу, он покидал их и снова занимался своими делами - гонял "кыкысь", проверял настройку пианино, выметал пыль из-под столов. Он поспевал всюду, он был везде сразу, заполнял собою всю квартиру, все углы, был велик, вездесущ и необъятен, как сама жизнь.

Поздно вечером, замотав всех до смерти и утомившись сам, он просил: "Мама, раздень меня!" - ложился в постель лицом к стене, свертывался клубочком и засыпал. Мать, склонившись над кроваткой, прикрывала его сереньким байковым одеяльцем и удивленно ахала, словно впервые видела своего сына.

– Господи, ведь совсем кроха, комочек!

Подходил отец, подходили старшие девочки и тоже разглядывали Михал Михалыча с удивлением. "Он еще совсем маленький!" - шептали они.

– Он же совсем кроха! Совсем, совсем кроха!
– говорила сестра.Поразительно!

– - А что вы хотите?!
– говорил отец.- Ему еще только три года. Дайте срок...

1956

СВОБОДА

Миша очень скоро понял, что означает: "Свобода - есть осознанная необходимость".

– Значит, понял?
– переспрашивает его мать.

– Понял.

– Делать зарядку по утрам для тебя так же необходимо, как посещать школу, учить уроки. Понимаешь?

– Конечно, понимаю!
– соглашается Миша. И упрямо твердит свое: - А если неинтересно?

– Родной мой!
– теряет терпение мать.- Но это же необходимость. И ты ее осознал. Ну, давай начнем!