Рассказы
Шрифт:
Но вот лошадь, щипавшая молодые листья кустарника, беспокойно заржала, и детям вдруг снова стало весело, они забыли про усталость. Витек увидел на сосне воронье гнездо и полез было за ним, да не смог забраться так высоко. Попробовала и девочка, но только разорвала платье и оцарапала ноги. Они стали бегать наперегонки, прятались друг от друга за деревьями, кувыркались. Девочка непременно хотела научиться стоять на голове (это у них называлось «стать дыбом»), но, хотя Витек и придерживал ее за ноги, она каждый раз шлепалась на землю, и оба весело хохотали. Витек вырезал две палки
Наигравшись вволю, они вспомнили, что пора возвращаться. Ехали медленно. Витек что-то забеспокоился: он все время вертелся и смотрел в ту сторону, где оставил табун.
— Пить хочется, — сказала девочка, когда они переезжали реку, и конь, остановившись, стал втягивать сквозь зубы мутную воду. Витек нагнулся, зачерпнул воды в свою соломенную шляпу и подал ей. Она жадно выпила.
— А отчего она такая мутная?
— В Котлинах открыли шлюзы. Вот как она прибывает, смотри!
Речка с шумом катила волны, покрытые желтоватой пеной, и выходила из берегов.
— Где это Финка? — спросила девочка.
— Откуда мне знать? Убежала куда-то. Она и вчера не ходила со мной пасти.
— А щенята у нее уже есть?
— Нет еще.
— Ты одного мне принеси, хорошо? Я так люблю щенят! Он будет спать в кроватке вместе с куклой.
— Как же, позволят ему! Вельможный пан велит его утопить в болоте. Ох, паненка, едем скорее! — добавил Витек, вспомнив о помещике.
— Погоди еще немножко! Посмотри, как тут хорошо!
— Я жеребят оставил на дороге… Если они не пошли в загородку, а забрались в рожь, — беда будет! — Он пнул ногой лошадь, подгоняя ее.
— Как красиво! Гляди, гляди, Витек! — Она указала рукой на заходящее солнце.
— И верно! Красное, как огонь…
Девочка засмотрелась на небо, а Витек все погонял лошадь, со страхом думая о жеребятах.
На западе серо-голубое небо покрылось словно багряной чешуей, прошитой золотом. Низко стоявшее над землей солнце напоминало огромный глаз без ресниц и светило нестерпимо ярко, а над ним расстилалась длинная полоса цвета меди, на которой играли алые отблески. В огне заката усатые колосья ячменя отливали зеленым золотом, а рожь приняла стальной оттенок. Кроваво-красный ковер цветущего клевера, усеянный островками лиловых анемонов, резко отделялся от сероватых полей овса. Деревья, на которые солнечные лучи падали прямо, отбрасывали длинные тени и казались великанами. Листва их была с одной стороны золотая, с другой — черная. Солнце потоками света заливало листья и ветви, а на придорожную траву наносило, подобно художникам древней Византии, золотой фон, по которому тень рисовала узоры.
Время шло. Из каких-то неведомых нор выползал сумрак и расстилался все более широкими кругами. Солнце угасало, и в бороздах, в овражках, под развесистыми грушами сгущалась мгла, а луга уже серебрились от росы и заволакивались фиолетовой дымкой. Тишина сходила на мир и властно обнимала все.
Витек ничего этого не замечал и только каждую минуту твердил:
— Скорее, паненка, ради бога скорее!
— Не бойся, я попрошу папу, чтобы он тебя не бил. Мне так весело кататься с тобой! Не понимаю, почему мамуся мне запрещает?
— Потому что вам не пристало со мной водиться.
— Отчего, Витек?
— Вы — помещичья дочка, а я жеребят пасу.
— Ну, так что же? Мне с тобой ездить веселее, чем учить какие-то глупые французские слова.
— Все равно, вы шляхтянка, а я мужик.
— А мадам говорит, что люди все одинаковы.
— Ну, где же одинаковы! У шляхты земли много, они ученые, они и одеваются и живут не так, как мужики.
— Витек, а отчего тебя твоя мама не посылает в школу?
— Денег у нее нет. Видно, я так темным мужиком и останусь.
— А если бы у тебя были деньги, Витек, что бы ты сделал?
— Были бы у меня деньги, паненка, так я бы выучился всему, чему шляхту учат… и одежу себе справил бы хорошую… А если бы денег хватило, так земли купил бы у Клемба или у Гульбаса, лошадей завел, коров… Такой бы стал хозяин, что меня мужики выбрали бы войтом… И я носил бы в праздник балдахин над ксендзом…
Витек мечтательно улыбнулся.
— Мадам всегда велит седлать для меня пони, а он еле-еле ползет, трусит себе, как телок. Что, разве не правда?
— Правда, паненка.
— Вот подрасту, так буду ездить только на отцовских лошадях. Что, не веришь, Витек?
— Ведь это заводские рысаки. Не справитесь с ними, паненка.
— Ну, тогда ты будешь со мной ездить — да, Витек?
— Может, и буду, если стану кучером.
— Уберем лошадок по-краковски, в ленты, и будем ездить в той новой коляске, что татусь купил… Быстро-быстро! Да, Витек?
— Да, паненка.
— Витек, а где моя книжка?
— А я откуда знаю? Это та самая, что с картинками?
— Нет, другая. Это французская грамматика. Я ее взяла с собой в парк, чтобы выучить урок. Боже, куда я ее девала? Ой, как мама рассердится! Едем скорее, — может, она осталась на том месте, где я перелезала через забор…
Они галопом домчались до усадьбы. Девочка спрыгнула с лошади и почти сразу нашла свою книжку. Бедная грамматика валялась на земле растрепанная, и видно было, что по ней прошлись копыта жеребца. Девочка осматривала ее с ужасом, вытирала платьем, но это не помогло.
— Подсади меня.
Витек наклонился, а она вскочила к нему на плечи и, очутившись на заборе, мигом соскользнула вниз и скрылась в парке.
Витек поехал искать жеребят, с беспокойством глядя по сторонам. А девочка раскрыла книгу и торопливо начала вслух учить урок.
— J'aime, il aime, tu aimes, vous aimez, nous aimons, ils aiment, — твердила она с таким усердием, что сперва не услышала зова.
— Тося! Тося!
Тося вздрогнула и, еще торопливее спрягая французский глагол, побежала к дому. Ей стало страшно. Как она ни спешила, она успела заметить, что учительница стоит на террасе, выходившей в сад. Тося побежала еще быстрее, обогнула дом и пошла двором к парадному подъезду, с ожесточением твердя шопотом: