Рассказы
Шрифт:
— Ничего, ты, маленькое самодовольное чудовище, — говорил Пит сыну. — Так-то оно лучше.
Похоже было, что Даг приберегает этот самодовольный взгляд специально для папеньки. Мэри замечала подобное выражение гораздо реже.
И все же как бы Пит ни любил своего сына, он не мог привыкнуть к бесконечным часам дикого рева, которым были отмечены плохие дни. Слово «колики» объясняло причину, но никак не облегчало мучений. В те редкие минуты, когда Пит мог взять в руки книгу, он с отчаянным упорством читал о коликах все, что возможно, в надежде найти волшебное средство, способное облегчить страдания Дага
Единственная разница — от них чертова прорва страшного шума.
Довольно скоро Пит заметил, что у Дага потрясающе развито чувство момента. Пару раз Мэри позволила себе съездить в «Севен-Элевен» за новыми памперсами. Пит же делал основные закупки по субботам: он был рад возможности вырваться из дома.
Оба раза, стоило Мэри выйти из дома, Даг включался мгновенно и старался вовсю. Первый раз это закончилось тем, что Пит забыл поперчить блюдо, не имевшее без чили никакого смысла; второй раз рев застал отца в ту минуту, когда он собирался расстегнуть ширинку. К моменту, когда вернулась Мэри, Пит готов был лопнуть. Разумеется, с приходом Мэри Даг сразу становился тих и спокоен.
Порой он не замолкал ни при каких условиях. Такие дни были хуже всего. Наделив младенца способностью кричать, эволюция, должно быть, хотела дать ему возможность обратить на себя внимание родителей. Но при этом эволюция не наделила родителей способностью часами слушать истошный рев с близкого расстояния, не съехав при этом с катушек.
Они перепробовали все мыслимые средства. Укачивая Дага, Пит вставлял в левое ухо ватный тампон. Если же уровень звука был выше, Пит вставлял тампоны в оба уха. Разумеется, вата не поглощала звук полностью. Она только приглушала его до верхнего терпимого предела. По извращенно понятым принципам материнской любви Мэри отказалась от наушников.
Так или иначе, наушники достались Питу, и как-то особо утомительной ночью он их надел — также без особого успеха. Если не считать черных дней, когда не помогало вообще ничего, справиться с Дагом можно было двумя способами. Первым способом было подбрасывание младенца. Вторым, как ни странно, — врубать на полную мощь стереосистему. Ритмическое уханье баса, похоже, успокаивало его. Особенно он любил «Лед Зеппелин», что устрашало Пита, а Мэри просто приводило в ужас.
Но несмотря на укачивание и на «Лед Зеппелин», Даг сохранил свою уникальную способность вмешиваться в дела родителей, в особенности отца. Самая страшная мысль (хотелось бы Питу, чтобы она никогда не приходила ему в голову) была о том, что ребенок делает это нарочно. Ни к какому другому выводу нельзя было прийти, вспоминая все случаи, когда рев Дага срывал то, что Пит делал или, что еще хуже, собирался делать.
Как-то утром истошный вопль застал Пита врасплох в тот момент, когда он брил наиболее сложное место над верхней губой. Рука дернулась. Правда, Пит не снес себе губу, но крови было изрядно.
— Я не пользовался этой чертовой прижигательной палочкой с тех пор как в пятнадцатилетнем возрасте учился бриться, — ворчал он, наливая себе стакан — успокоить нервы.
— У тебя еще на подбородке кровь осталась, — сообщила ему Мэри. Она держала Дага, который к этому времени почти успокоился и с видимым интересом наблюдал за тем, как отец направляется к раковине, чтобы намочить бумажное полотенце. Пит отошел от раковины, прижав полотенце к губе; Даг смотрел на него искоса.
Пит швырнул окровавленное полотенце в помойное ведро и посмотрел на сына в упор:
— Ну что, доволен?
По голосу было ясно, что он не шутит и не обращается к бестолковому дитяте. По голосу было ясно, что он обращается к равному — словно к приятелю, сыгравшему с ним дурную шутку.
Мэри встревожилась:
— Ради Бога, Пит, он ведь всего дитя. Он не ведает, что творит.
— Конечно, это я уже слышал. Но с этим сумасшедшим дитем произошло столько всего, что поневоле начнешь думать всякое.
Мэри пощупала пеленку.
— Я скажу тебе, что сейчас с этим сумасшедшим дитем. Более того, я скажу, что тебе светит пеленать его, или еще минута — и тебе придется перепеленывать и меня, — она сунула ребенка Питу.
Он улыбнулся. Улыбка вышла слегка перекошенной.
— Тебе попку припудрить?
Она на ходу состроила ему рожу и нырнула в туалет.
Не иначе как по недосмотру Даг не испортил им в этот вечер обед, что пробудило у Пита некоторые надежды. Ребенок образцово покормился в восемь и почти сразу после этого заснул сном праведника. Мэри, помогая себе свободной рукой, поднялась из кресла-качалки и поднесла его отцу.
— Поцелуй малыша, и я уложу его в колыбельку.
Пит нагнулся и поцеловал Дага в его замечательные редкие волосенки. Их свежий, чистый запах нельзя было сравнить ни с чем. Пит знал: мой он хоть каждый день до самой смерти голову детским шампунем «Суэйв», он и отдаленно не будет так пахнуть. Просто Даг — более свежей выпечки, и с этим уже ничего не поделаешь.
Мэри унесла Дага, который даже не проснулся от поцелуя.
— Спит. На этот раз все было просто, — доложила она, вернувшись.
— Расскажи еще. Если бы так было каждый вечер, мне было бы куда легче примириться с ним. — Пит увидел, как расстроено вытянулось лицо Мэри, и поспешно добавил: — Ты же понимаешь, я не это имел в виду. Конечно, это утомляет.
— Что поделать. — Мэри потянулась. Что-то хрустнуло у нее в спине. — Ух, хорошо! Ладно, что мне делать с этим бесценным даром — выдавшимся свободным часом?
У Пита были некоторые соображения на этот вечер, но прежде чем он успел сказать что-нибудь, Мэри продолжала:
— Знаю. Приму-ка я душ. Мне кажется, когда я сегодня выносила мусор, на меня летело больше мух, чем на ведро.
Пит терпеливо ждал, пока в ванной не смолкло жужжание фена. Тогда он рванул дверь, обхватил Мэри за талию и оторвал от пола. Всю дорогу до спальни она кричала: «Что ты делаешь, маньяк? Ты надорвешься! Отпусти меня, Пит, сейчас же!»
Он отпустил ее только в постели. Стягивая через голову футболку, он наконец сказал:
— Как еще можно провести вечер, когда нам никто не мешает? — он замешкался с медной пуговицей на джинсах.