Рассказы
Шрифт:
– Я не заметил. . . Билет был плохо прокомпостирован. . . Если бы контролеры лучше делали свою работу. . .
– Ах вон оно что!.. Других обвинять, – заявил служащий.
– Ну что, до завтра, шутник, торчать тут будешь? – спросил какой-то верзила, отталкивая Виктора Татена плечом.
Виктор Татен протянул служащему другой билет и бросился на перрон, забитый людьми.
Ему удалось захватить место и сесть. Но тут уж его заставил подпрыгнуть женский голос:
– Господа едут по-королевски, а беременным женщинам приходится стоять.
Виктор Татен немедленно вскочил.
–
Беременная женщина, объемистая матрона с торчащим животом и огромными грудями, с презрением посмотрела ему в глаза и уселась на его место, ворча:
– Ах! Нет теперь галантных мужчин!
Многие небеременные женщины ее поддержали.
Виктор Татен понял, что ему не удастся оправдаться, и перешел в другой конец вагона, где стал рядом с каким-то господином с белой бородкой и в синих очках. Ему хотелось как можно скорее вернуться домой после стольких публичных оскорблений. Когда поезд остановился на станции Пель-Эр, мсье с белой бородкой наклонился к нему и слабым голосом сообщил:
– Простите, что обращаюсь к вам, не будучи с вами знаком, мсье. Но мой долг честного человека обязывает меня указать вам на некоторые неполадки в вашем туалете.
Виктор Татен покраснел, как помидор, опустил глаза, дрожащей рукой нащупал застежку на брюках и пробормотал:
– Где-то потерял пуговицу. . . Мне право же неловко. . .
– Ничего, мсье, – успокоил его старик, по всей видимости человек воспитанный. – Случается.
К счастью, пуговица упала здесь же, у ног Виктор Татена. Он поднял ее и решил зайти в туалет, чтобы ее пришить. Как и все мужчины, следящие за своей одеждой, он носил на отвороте пиджака иголку с ниткой. Сейчас он поздравил себя с такой предусмотрительностью. Как обычно, он сошел на станции Пикпюс, улыбнулся служащему, компостировавшему билеты, и бросил использованный билет в специально отведенную для этого корзину. Затем, зайдя в первое попавшееся бистро, он направился прямо к двери с позолоченной надписью:
«Туалет».
В уборной было две спаренные кабинки, одна для дам, другая для мужчин. Виктор Татен без колебаний направился во вторую.
Кабинка была довольно тесная со стенами, выкрашенными белой краской, и унитазом последней конструкции – сплошной никель, имитация красного дерева и сверкающий фаянс.
Светлая керамическая перегородка отделяла мужскую кабинку от женской. Но для простоты уборки и для проветривания эта перегородка, спускавшаяся от самого потолка, несколько сантиметров не доходила до пола. Соседняя кабинка была занята: через полупрозрачную перегородку был виден молчаливый безликий силуэт. Зная, насколько дамы нетерпимы к промискуитету, Виктор Татен постарался не задерживаться. Однако, уже заканчивая пришивать пуговицу, он заметил карманное зеркальце, лежащее под перегородкой между кабинками.
Круглое зеркальце в красивой, под черепаховую, оправе. Очевидно, оно выпало у кого-нибудь из посетителей. Непогрешимая честность требовала, чтобы Виктор Татен поднял его и отдал хозяину заведения. Поэтому он положил зеркальце в карман пиджака, вышел и направился к стойке.
Но не успел пройти и трех шагов, как дверь соседней кабинки резко распахнулась. Какаято женщина выскочила из этой антисептической
– Вы извращенец! – вопила она. – Вы извращенец, сатир!
– Позвольте, – возразил Виктор Татен. – Вы определенно ошибаетесь.
На шум начали подходить посетители, бросив свои столики.
– Ну, ну, только не скандальте, – проворчал хозяин.
– Как это не скандалить? – вскричала женщина, уперев руки в плоские бока, – Этот развратник забавлялся, подглядывая за дамами, когда они заняты самыми интимными делами, и вы считаете, что это нормально?
– Объяснитесь, мадам, – сказал Виктор Татен с достоинством, произведшим благоприятное впечатление на присутствующих. – Вы осыпаете меня ругательствами, на которые мое воспитание не позволяет мне ответить. Но вы не привели ни одного доказательства.
– Браво! – сказал кто-то из присутствующих.
И вперед выступил господин с белой бородкой. Виктор Татен с радостью узнал своего любезного попутчика из метро.
– Я немного знаком с этим господином, – продолжал благородный старик, – и удивлен речами, которые мадам позволяет себе по отношению к нему. Решительно, нельзя быть вежливым в этом веке!
– Нет никакого века! – завопила женщина. – Есть мерзавцы! И я сейчас вызову полицию!
– Но на что же вы жалуетесь? – простонал в отчаянии Виктор Татен.
– А что вы делали пять минут назад в туалете? – осведомилась склочница.
Виктор Татен невыносимо страдал. Уверенный в своей правоте, он страдал, однако, от необходимости оправдываться перед этой невоспитанной женщиной. Неужели действительно для того, чтобы заткнуть ей рот, необходимо рассказать о том, что он пришивал пуговицу на брюках? Он попытался ответить уклончиво:
– Не понимаю, по какому праву вы меня допрашиваете, мадам!
Зрачки мегеры расширились. Она искривила рот и прошипела:
– Не хочет говорить, что он там делал! Ну конечно!
Послышались угрозы в адрес Виктора Татена.
Он почувствовал, что не сможет убедить присутствующих, не пожертвовав остатками стыдливости, Весь красный, с потупленным взором и стыдливо обвисшими усами, он прошептал:
– Ну хорошо!.. Раз вы требуете. . . Я зашел в кабинку, чтобы пришить пуговицу. . .
– Это правда, – подтвердил господин с белой бородкой. – Я свидетель и, если нужно, готов подтвердить это в полиции.
– Вам понадобилось зеркальце, чтобы пришить пуговицу? – съязвила женщина.
– Зеркальце? – изумился Татен.
– Да. Очевидно, для того, чтобы пришить пуговицу, вы подсунули карманное зеркальце под перегородку?
– Да, я действительно заметил зеркальце, – пробормотал Татен, – но не вижу связи. . .
– А связь в том, что зеркальце расположенное таким образом под перегородкой, как раз посередине между двумя кабинками, позволяло вам видеть все происходящее в моей кабине!
Все застыли от изумления. Хозяин заметил:
– Это все меняет!
Газовщик, потягивавший белое вино, добавил: