Рассказы

Труайя Анри

– Вы меня простите, – извинился профессор, – мне приходится несколько раз примеряться, прежде чем я попаду на требуемый характер. Это издержки нашей профессии. Как вы сейчас себя чувствуете?

– Хорошо, – ответил Альбер Пинселе, – но я не хочу, чтобы ко мне подходили. Я вернусь сам.

В двери появился Фостен Вантр.

– Ну вот, мы и успокоились! – одобрил он.

Пинселе пожал плечами. Он чувствовал себя спокойным, сильным, уверенным в себе.

Словно чесотка, его снедало желание приказывать что угодно и кому угодно.

–

Я хочу, чтобы в мою комнату поставили цветы, – заявил он.

Ему понравилось, как звучит его голос: чисто и по-мужски.

– Думаю, на этот раз это то, что нужно, – заметил профессор Отто Дюпон, обращаясь к Фостену Вантру. – Одна из самых моих больших удач.

Альбер Пинселе испытывал определенную гордость от того, что им восхищаются эти два специалиста.

– Снимите же эти путы, – сказал он.

Когда его освободили, он встал и протянул руку профессору.

– До скорого, матрикул четырнадцать, – ответил профессор. – Увидимся через десять дней.

Сердце Пинселе сжалось от внезапной грусти.

– Как через десять дней?

– Ну да, чтобы сделать из вас мечтателя.

– Но я не хочу быть мечтателем! Зачем это? Мне и так хорошо!

Он стукнул кулаком по столу. Отто Дюпон ничего не ответил. И матрикул четырнадцать смог выйти с достоинством, размахивая руками и стуча каблуками по плитам пола.

На следующий день матрикул четырнадцать встал поздно, надел коричневый халат и больничную шапочку и спустился в сад. От огромного парка, по которому прогуливались клиенты, сквер для испытателей характеров отделяла простая решетка. Альбер Пинселе сел под дубом и раскрыл книгу. Было тепло. В зеленой сени деревьев трепетали солнечные блики.

Вскоре молодой человек задремал, и книга выскользнула у него из рук.

Проснулся он от звонкого хохота. Он открыл глаза. В нескольких шагах от него сидели и оживленно беседовали две знакомые женщины.

Альбер Пинселе приветствовал их, сняв больничную шапочку. Они кивнули ему в ответ.

И вдруг та, что помоложе, заговорила:

– Вы новый испытатель?

– Да, мадам.

– Мадемуазель.

– Простите. . .

– И кто же вы сегодня?

– Кто я?

– Ну да, каков ваш характер?

– Волевой, с чуточкой гордыни и капелькой мистицизма.

– Как это прекрасно! А я нежна, немного наивна и чуть-чуть поэтична.

– Ну и у вас неплохой характер. На сколько дней?

– Еще на пять.

– А я на целых девять.

– Вам повезло!

– Почему?

– Всегда неприятно меняться.

– Так откажитесь менять характер!

– Посмотри, мамочка, какой он властный! Это великолепно!

– Мадам ваша мать?

Она засмеялась:

– Нет, мы называем ее мамочкой, потому что она испытательница с самым большим стажем. Мы с ней советуемся, она нас направляет. . .

Альбер Пинселе пододвинул к ним поближе свой стул, и разговор продолжался весело и непринужденно, так что они

даже позабыли, что пора идти на обед. Матрикул четырнадцать рассказал о своих неприятностях и узнал, что молодую женщину зовут Иоланда Венсан, что родители ее умерли и что Фостен Вантр спас ее в ту минуту, когда она собиралась броситься в Сену. У нее было приятное, немного продолговатое бледное лицо с сине-зелеными глазами, взгляд которых странным образом вас освежал.

– Я уже собиралась прыгнуть. Мне было страшно. И вдруг кто-то схватил меня за плечо.

– Слава Богу! – вздохнул Альбер Пинселе.

– Вы очень любезны.

– Да нет же, я эгоист!

Мимо них прошли два испытателя в таких же коричневых больничных халатах, как и у него.

– Номер семь сегодня «подозрителен», – заметила Иоланда. – А двенадцатый сегодня последний день «холерик, но в глубине души добрый малый».

94 Анри Труайя Подопытные кролики – Жизнь здесь, очевидно, печальна! – вздохнул Альбер Пинселе.

– Не надо так думать, – сказала мамочка. – У нас здесь очень сплоченный, дружеский кружок. . . Вот увидите, когда подольше поживете среди нас. . .

– Я здесь надолго, – сказал Альбер Пинселе.

И он взглянул на Иоланду с видом монгольского завоевателя, а она скромно опустила глаза.

После обеда Отто Дюпон пригласил все парные номера для демонстрации моделей.

В большом зале с оббитыми богатой тканью сиденьями устроили эстраду, снабдив ее рампой и микрофоном на стояке. Клиенты сидели в тени. Фостен Вантр, стоя на сцене, оглашал характеристики каждого матрикула, а затем зрители задавали вопросы представленному. Политический деятель, заказавший характер Альбера Пинселе, маленький, плотный господин, с колеей, поросшей рыжими волосами, и маленькими свиными глазками, был в восторге от модели.

– Вы уверены, что такого же результата добьетесь и со мной, – спросил он у профессора.

– Абсолютно уверен. Мы немного приспособим сыворотку к вашему контексту, но вы можете рассчитывать на полное подобие.

– Великолепно! Великолепно! А скажите-ка, матрикул четырнадцать, вы никогда не сомневаетесь в правильности своего решения?

– Никогда! – ответил Альбер Пинселе.

– А если бы партийная дисциплина запрещала вам высказываться искренне?..

– Я бы все же высказался.

– Ай! Ай! Ай! Ну а если это чревато?..

– Я бы перешел в другую партию. Я бы, в конце концов, создал свою!

– Хорошо! Хорошо! А. . . если бы вы узнали, что жена вам неверна? Это только предположение. . .

– Я бы ее вышвырнул из дому.

– Хорошо! Знаете, здесь придется подправить, – вздохнул толстяк, поворачиваясь к Отто Дюпону, – Как прикажете. Но учтите, что при применении вы всегда можете попросить о дополнительных изменениях.

Альбер Пинселе покинул сцену под ропот одобрения. Какая-то дама, сидящая в глубине зала, даже зааплодировала и закричала: