Рассказы
Шрифт:
Охваченная жалостью, она постаралась немного подбодрить его, вернуть ему мужское достоинство. Но долго ей не пришлось им заниматься, так как она вскоре превратилась в «углубленную в себя женщину, немного святошу, с математическими способностями». Отныне Альбер Пинселе ее больше не интересовал. Он волочился за ней, нашептывал признания в любви, подсовывал любовные записки под дверь. Однажды он далее попросил Фостена Вантра замолвить за него слово. Но на следующий день он стал «пресыщенным женщинами кутилой и заядлым карточным игроком». Иоланда Венсан, удивленная и обольщенная, попыталась сблизиться с ним. Он отнесся к ней свысока, с развязностью заядлого
Он останавливал их, брал за подбородок и говорил бархатным голосом:
– Ах! Эти глаза! Эти глаза!.. Хотелось бы утонуть в них!..
Но в глубине души его любовь к Иоланде Венсан не угасала.
Эти двое людей, характеры которых никак не могли попасть в такт, страдали от того, что счастье им выпадало лишь случайно, будто ворованное, и лишь на короткое время. Их блаженство зависели от неумолимой игры профессора Отто Дюпона. Их радости и горе зависело от какого-то глупого укола в ягодицу, В редкие часы гармонии они плакали над хрупкостью 97 Анри Труайя Подопытные кролики их союза. Сидеть на скамейке, разговаривать, понимать друг друга и любить так, как они любили, и в то же время знать, что вскоре волей этого хулигана-профессора они вновь будут чужими людьми. Жить в постоянном страхе перед будущим. Бояться себя. Бояться самого дорогого для тебя в мире существа. Ссориться, ругаться, а потом прощать друг другу, удивляться, вновь обретать надежду. Эта смена чувств так их утомляла, что они просто теряли голову. Они больше не говорили: «Я тебя люблю», а говорили: «Как я тебя люблю сегодня!»
Они больше не говорили: «Мы сделаем то-то, мы пойдем туда-то», а говорили: «Если ты не очень изменишься, мы сделаем это, пойдем туда». Их надежды и сомнения зависели от графика инъекций.
– С двадцать пятого я стану «женщиной легкомысленной, но любящей чужих детей».
– Ты думаешь, мы все же сможем найти общий язык?
Она смотрела на него с очаровательной печалью и нежно шептала:
– Боюсь, что нет, Альбер.
Тогда он бежал к Фостену Вантру и умолял отложить инъекцию или хотя бы привить Иоланде характер, который подходил бы к его характеру. Напрасные старания. Коллеги Альбера Пинселе сочувствовали несчастной паре. Все только и разговаривали, что о «влюбленныххамелеонах», как их называл матрикул тринадцать. Окрыленный этой поддержкой, Альбер Пинселе попытался поднять испытателей на бунт против профессора Отто Дюпона. Но его не поддержали. Как и следовало ожидать, его войскам не хватало последовательности в мыслях.
Со своей стороны Иоланда попросила мамочку помочь ей.
– Хоть бы я еще любила его завтра! – сетовала она.
– Будущее в руках профессора, – ответила мамочка, качая головой.
К концу сентября влюбленные, доведенные до отчаяния, решили заявить Отто Дюпону об уходе. Они отправились к нему, изложили мотивы ухода и извинилась за то, что не могут остаться до истечения двухлетнего срока, предусмотренного контрактом. Отто Дюпон был великодушен: он не только не потребовал возмещения убытков, но даже пообещал выплачивать небольшую ренту в первые три года их супружества. Последняя инъекция вернула им их изначальные характеры. Они отнеслись к ней, как к священнодействию.
Через месяц они поженились и сняли двухкомнатную квартиру недалеко от Итальянских Ворот.
Первое время после свадьбы было безоблачным. Молодые супруги не могли привыкнуть к мысли, что они вместе. Засыпать и просыпаться рядом с тем же человеком! Выходить,
– Мне кажется, что это сон! – мурлыкала Иоланда.
А Альбер целовал ей руки:
– Как чудесно надеяться, предвидеть! Ты помнишь, как были смешны твои причуды амазонки?
– Смешны? Но почему же! Напротив, это ты был смешон в роли дешевого Дон-Жуана!
И они смеялись над былыми горестями.
98 Анри Труайя Подопытные кролики Однажды в воскресенье они решили сходить в гости к профессору Отто Дюпону. Вернулись они грустные и обеспокоенные.
– Ты видел, к флигелю испытателей пристроили еще одно крыло, со стороны женского отделения. . .
– Но и садик стал меньше.
– Да нет же, он просто нам казался больше. . .
* * * Шло время, и Альбер Пинселе становился все задумчивее, все молчаливее и раздражительнее. Иоланда же совсем не выходила из дому и целыми днями сидела в кресле у окна, смотря на карусель автомобилей под дождем. Альбер вставал, подходил к ней, целовал в лоб и возвращался в свой угол, шаркая тапочками. Раздавался бой часов.
– Что мы будем делать сегодня вечером, любимая?
– Что хочешь, любимый.
Вскоре Альбер Пинселе понял, что ему с женой ужасно скучно. А Иоланда вынуждена была признать, что ее жизни с мужем не хватает волнующих неожиданностей. Все время один и тот же мужчина, та же женщина. Они вспоминали о пребывании в клинике, где каждая встреча готовила сюрприз. Буйство фантазии плохо подготовило их к теперешней жизни.
Теперь они больше не могли познать ни ужас, ни наслаждение. Все известно заранее. Ад скучной обеспеченной жизни. Альбер Пинселе тайком завел любовницу. А Иоланда – любовника. Но связи эти были мимолетны. Они вернулись друг к другу, испытывая отвращение и раскаянье. Они извинились:
– Я изменила тебе, любимый.
– И я тоже изменил тебе, любимая!
Они были очень бледны. Голос Альбера звучал угрюмо, он хмурился, пытаясь оправдать свое поведение:
– Видишь ли, раньше я изменял тебе с тобой же. Каждые десять дней ты была собой и не была собой, и я был собой и не был собой. . .
– Как я тебя понимаю!
– Я боялся тебя потерять. Но каждый раз, теряя тебя, я вновь обретал тебя непостижимым образом в другой. Ты ускользала от меня, но была со мной. Ты принадлежала мне, не принадлежа. . .
– Помнишь ли тот день, когда я сказала тебе «любовь для меня – борьба»? Ты был ничтожным неудачником. Ах, как мне хотелось бы, чтобы ты снова им стал!..
– А я так хотел бы, чтобы ты снова стала тем гротескным «синим чулком», увлеченным математикой!..
– Ах! Альбер! Альбер! Что мы потеряли!
И она разрыдалась:
– Целую жизнь, – стонала она, – ты будешь тобой, а я буду мной! Ведь это ужасно!
А он шептал, осушая поцелуями слезы:
– Да! Да, это ужасно, Иоланда! Да! Да, это ужасно!
На следующий день Альбер Пинселе и его жена вернулись на службу к Отто Дюпону.
Тандем
Это был светло-зеленый тандем с тонкими серебристыми спицами. Спаренный велосипедный руль был элегантен и надежен. Четыре ажурные, покрытые серебристо-серой резиной педали, были мягки и удобны. Два седла из рыжеватой кожи, сделанные по размеру маленьких ягодиц, загибались книзу хищными клювами. И от малейшего движения спицы колес рассыпали целый сноп искр.