Рассказы
Шрифт:
Ах, напрасно я поленился, не снес в гараж все наиболее ценное, как делал всегда. Наверное, подчистую смели…
В оцепенении мы с женой ступили в промороженные комнатки нашего лесного домика – да, конечно, нет магнитолы… исчезла моя пишущая машинка… Здесь, кажется, оставались бутылки шампанского и коньяк… Открытую бутылку "Белого аиста" воры не взяли – боятся отравиться, потому что некоторые хозяева в отчаянии оставляют подобные подарки незваным гостям…
– И моей подушки нет! – воскликнула жалобно в спаленке жена.
–
И ватное китайское одеяло украли.
Со двора, цокая когтями
Итак, одеяло, подушка, машинка, шампанское… ага, вот еще нет старого пуховика, висел у входа, нет старых "канадок", сапожек с мехом… Что-то еще пропало? Или на этом все? Я вышел на веранду.
Господи помилуй, исчез тулуп! Огромный, тяжелый, он висел по левую руку от лестницы, ведущей на чердак, громоздился, почти доставая до полу. Его-то они зачем забрали, сволочи? Это – бараний тулупище, наследство, оставшееся мне от отца, он весит пуда, наверное, два, если не больше, он такой длинный, что в него можно завернуться с головой и ногами, не поджимая ног… он теплый, да не то слово – он жаркий, его тугая шерсть колечками, кажется, до конца и не проминается, когда постелешь его и ляжешь в его нутро…
В лютые морозы, надев поверх полушубка этот тулуп, толкая коленями тяжелые полы и даже несколько подтянув их руками, едва умудряясь дошагать до саней и повалиться в них, отец мой ездил по делам колхоза в соседние села. И в этом именно тулупе меня возил в районную больницу, когда я, еще школьник, сильно заболел…
Зачем, зачем они украли тулуп отца?! Зачем он им?! Продадут? Или сами, бомжи желтозубые, будут спать на нем в каком-нибудь вонючем подвале и чифирь жрать, анашу курить и, в конце концов, прожгут его, сожгут и выбросят на свалку… И надо же – уволокли! Его не во всякий рюкзак-то затолкаешь…
– Да ладно, не расстраивайся, – сказала жена. Она поняла, как я огорчен, – стою столбом возле лестницы на чердак и рукой по груди шарю.
– Не соседи же?! – была первая мысль. И, еще не остыв от обид, я побрел к ближайшим воротам.
У Николаевых машина такая же, как у меня, – старая "пятерка", стоит во дворе, вся покрытая белым снежком. Значит, эти в город не ездили.
Глава семьи Сергей Петрович – инженер из вычислительного центра, лысый мужичок с ноготок, да золотые руки. Дачу срубил сам, украсил светелкой-башенкой, обшил вагонкой в желтый и зеленый цвета, окна обнес резными наличниками, на коньке крыши водрузил крылатого петушка, над сенями у него флюгер с пропеллером трещит на ветру, и антенна стоит диковинная – крест с "ушами" – ловит все телевизионные программы…
Я прошел к крыльцу, громко позвал:
– Сергей Петрович! Вы еще спите?
Через минуту-другую на крыльцо выскочил босой Николаев в китайских шароварах и белой майке, протирает глаза.
– Чё? Наши Кремель взяли? – Вечно у него такие шутки. Но, увидев мою унылую физиономию, буркнул: – Извини. Что, аккумулятор сел?
Я подошел поближе и рассказал о своей беде.
– Вот суки!.. – Он стоял, приплясывая на морозных досках. – Погоди, обуюсь, пойдем следы смотреть.
– Да что следы!.. – махнул я рукой, но принялся ждать
Слева от моей дачи, за кустами дикой рябины, за кирпичным забором с фигурными "бойницами" (вроде пикового туза), располагалось роскошное строение в три этажа из кирпича и стекла. Жил в нем некий Юрий
Степанович, который, впрочем, сюда зимой редко заезжал. Про него было известно, что он очень богатый бизнесмен, что в него год назад стреляли, что недавно он едва не прошел на выборах в Госдуму.
Приезжая на своем "краузере", он очень мило здоровался со всеми нами, соседями, опустив темно-золотистое стекло дверцы, но в гости никогда никого не приглашал. Говорили, что у него своя охрана, что и сам он вооружен.
Вдруг его парни что-нибудь заметили в прошлые ночи?
Железные, окрашенные в серебристый цвет ворота были сомкнуты, но калиточка сбоку приоткрыта. Мы сунулись туда, тревожно поглядывая внутрь двора, мимо цветочных клумб, покрытых полиэтиленовыми колпаками, – вдруг выскочат собаки или появятся охранники с автоматами. Но странно – никого.
Сергей Петрович вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Вновь тишина. И в окнах, зашторенных белыми жалюзи, ничто не шевельнулось.
Мы обошли коттедж и увидели: на невысоком крылечке, ведущем в дом, лежат какие-то мешки (на вид – с цементом), дверь здесь, судя по всему, не вскрывалась, но вот левее – ближе к качелям и к белым, валяющимся на снегу летним белым креслам – следы сапог. И они ведут к воротам гаража, которые вскрыты – чернеет широкая вертикальная щель.
– Есть кто?! – позвали мы.
Нам никто не ответил. Мы заглянули в гараж – нет, машины здесь нет.
Но, скорее всего, она и не нужна была грабителям, а если бы она здесь стояла, они бы и не сунулись сюда, поостереглись. Они точно знали, что хозяина и охранников нет. И именно отсюда, через внутренние двери, они и проникли в дом.
– Что же этот хрен в противогазе сигнализацию не поставил? – качал головой Сергей Петрович. – Всего и дел-то – пять минут. Как завыла бы сирена, у них бы маятники отвалились.
– Надо звонить, – сказал я. И набрал 02. Женский голос, расспросив, кто звонит и откуда и почему не владелец дачи, мне ответил, что сотрудники подъедут через час-полтора.
– Заходить не будем, – попятился Сергей Петрович. – Еще на нас свалят. Пошли обратно. У меня вчера женка в город пешком почесала, рябиновой выпьем. Не горюй! Если уж они тронули такого борова, как этот сосед, их найдут. Он их сам из-под земли выроет.
– А может, еще к кому зайдем? – предложил я. Да и не стоило до приезда милиции спиртное пить.
Николаев кивнул, и мы двинулись по лесу к другим ближайшим соседям.
За низеньким забором из стальных прутьев (такими огораживают могилки, городские скверы) в деревянном длинном доме жил старый генерал Максимов, дед с усищами, как у Буденного, за что его в народе так и звали – Буденным.
Прежде он был начальником УВД области. Недавно овдовел и, оставив детям с внуками городскую квартиру, теперь он целыми днями и ночами играл сам с собою в карты. Говорят, порой плакал и пел песни советских времен. А если в гости кто зайдет, угощал собственной настойкой с названием "Смерть Гитлеру".