Рассказы
Шрифт:
– Я - это ты.
– Ты - это я.
– Один плюс один равно одному. Да? Ты о чем?
– Я о том же...
Восходит солнце... Лето...
Шел король по лесу, по лесу, по лесу,
Нашел себе принцессу, принцессу, принцессу...
Эта дрожь встречающихся взглядов, обморочная дурнота волнами, откуда-то снизу... и...
– Хочешь, я научу тебя летать?
– С тобой? Я умею.
– Тогда полетели!
И все стремительно, весело, бешено...
Вдруг река. Песок и речные ракушки, качающиеся на мутных зеленых волнах. И мир застыл. Снежинки не движутся. Время, до этого буйно летевшее, остановилось.
Она нагнулась и подняла с
– Знаешь, - сказала она, закрывая глазами серое небо.
– Лето кончилось.
Я заплакала, я умоляла и просила, я кричала что-то... А она... Она держала на ладони мертвую бабочку, она не слышала меня...
Я выскользнула из нее, я бежала за ним по холодному песку, съедающему следы, но он не видел меня, он уходил все дальше, бороздя песок сломанными и теперь бесполезными крыльями, и тогда я поняла, что все было обречено с самого начала. Слишком сильна была иллюзия, а теперь она умерла.
– С летом надо проститься!
– крикнула я и ощутила в себе бесконечную, ноющую пустоту. Когда умирает иллюзия - человеку становится скучно. И он начинает делать глупости.
ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ
Вы понимаете, Вы, безусловно, все понимаете... Расчетливо и трезво приводя в движение ржавые механизмы, смазывая их маслом для удлинения срока пригодности... Боеготовности...
Красный мишутка - детская игрушка, захлебываясь, тонет в оранжерейной вазе... Плавает... Без крика и стона, глядя в полуосыпавшийся потолок нарисованными, ничего не видящими глазами...
Ваше присутствие во всем: в белом дыму наших сигарет, в погоде за окном, в зрачках черной собаки, спокойно наблюдающей за собиранием "бычков" в ее подъезде, в остром, пронизывающем ветре, в головах и волосах всех идущих и стоящих. От этого не убежать... Можно кричать и плакать, можно биться головой о стену и резать вены, можно смеяться в лицо и танцевать на обломках, но даже в самые лучшие дни от этого не убежать...
Поиски самой себя всегда заканчиваются крахом - я вижу Вас. Я знаю, что я - одно их звеньев этой бесконечной цепи, я знаю, что меня нет. В такие моменты хочется выть, умерив неуемное сознание, заткнуть рот, закрыть глаза, не видеть ничего, кроме красных кругов под веками, и скулить тихонечко, про себя.
Вы слышите меня сейчас? Я смотрю на Вас в зеркало, долго, пристально, я лелею страшную мысль там, глубоко в себе, зная, что она Вам давно известна. Я обманываю себя сознательно и очень давно, так, что порой сама верю в этот обман. Я не ищу путей отступления. Я знаю, здесь не возвращаются той дорогой, по которой приходят, но так легче...
Все слишком запланировано, если, конечно, расчетливый план может быть слишком. Вы улыбаетесь мудро, а я упрямо повторяю: слишком, слишком... Вы насовали в меня слишком много лиц, чтобы я могла им поверить. Мне только страшно: я проверяю их одно за другим, осторожно и долго, пристально рассматривая и копаясь, стараясь не причинить боли: все они разные, но все до того чужие, что мне становится холодно... Одно из них спит сейчас в моей кровати, я вижу его полураскрытые губы и разметавшиеся волосы, но Ваши руки на его висках и я еле сдерживаю крик...
...Мучительно хочется курить...
Вы всегда правы и безупречны. Вам не в чем себя обвинять, я чувствую себя бабочкой, наколотой на булавку в коллекции опытного собирателя трупов... Увы, еще живой... Вы лучше других знаете, как судорожно они машут крылышками в тщетных попытках полететь.
Вы научили меня бояться себя. Страх пришел, как только я поняла, что я - это Вы, что меня как таковой просто не существует. Меня скроили уродом, и поздно вставать на колени в мольбе такой не быть. Я понимаю это и не прошу. Вы научили меня не просить или это только мое? Может быть хоть что-то только мое? Отдельное от Вас, не связанное с Вами?
За что я плачу? За грехи прошлые, настоящие, будущие? За рождение и убийство, за подлость и любовь? Я готова исчезнуть и не быть никогда, лишь бы помочь... Или на этот счет у Вас тоже есть план? Безусловно. Непогрешимо.
Я нарушу Ваши планы. Пусть всего на пару мгновений выведу Вас из блаженного состояния созерцания. Я подарю себе полет. Это в моих силах. На несколько секунд стану только собой. Просто собой, вырвавшись из-под опеки Ваших глаз и рук. Я поняла, что все, кто сознавал это Ваше присутствие рано или поздно поступали именно так. Не мне называть Вам их имена. Вы прекрасно помните их все. Правда? Вы вздрогнули? Или мне это лишь показалось? Значит, я все же права, и имею некую, пусть очень призрачную власть над собой?
Тогда быстрее, пока Вы еще не готовы, пока есть возможность внести хоть маленький беспорядок в Ваши расчеты. Так падает клякса на исписанный лист. Ее стирают, конечно, но согласитесь, как неприятно все же...
Мы увидимся с Вами еще. Я уверена в этом. Но уже не здесь и не сейчас. А на сейчас я лишаю Вас возможности быть мной. Зеркала иногда бьются, знаете?
Она ударила молотком по стеклу, и осколки зеркала разлетелись по всей комнате, населив ее кусочкам изображений. Она рассмеялась, распахнула окно и, быстро взобравшись на подоконник, легко и красиво шагнула вниз.
– Ну, что у нас сегодня?- спросил Господь, отрывая скучающий взгляд от вереницы серых облаков.
– Еще одно самоубийство по плану,- с готовностью доложил ангел.
– Пометку сделали?- больше для порядка осведомился Господь.
– Еще вчера,- кивнул ангел.
На небесах воцарилось молчание. Господь задремал. Все спокойно. Все идет по плану.
КРЫСЫ
...В мирке вращающихся картинок. И все по норам, по норам, как крысы вонючие, серые, мерзкие... На хрена тебе сумка-то, ты, чувырла? Затарилась жрачкой, сиськи отрастила, пузо вперед, и домой - шары выпучив! Взять бы эту сумку и в рот твой накрашенный, в пасть золотозубую, всю, целиком; вбить, вогнать, чтоб до самой задницы необъятной, чтоб ручка от сумки из нее торчала!!!
Воспаленный глаз в зеркальце ищет новый объект, да чего далеко ходить-то, стоит вон урод, штаны фирменные: папаша с мамашей разорились, майка с надписью иностранной, от горшка два вершка, а туда же, челкой машет, жвачка во рту - животное жвачное! Чтоб у тебя голова раздулась как этот пузырь, больше, больше, бельма выкатились, губы отвисли; да лопнула со звоном, с треском, чтоб мозги на стекла и кровавая каша на сиденья!!!
А эта-то, эта! Губки бантиком, ручки холеные, ногти красные... Задницу обтянула, и стоит, фря, фу-ты, ну-ты, не подступись! Крыса! Ногти по одному щипцами горячими, медленно, со смаком! А потом загнуть ее раком, штаны эти мерзкие сорвать и прямо тут, чтоб до самого горла, чтоб умоляла и просила, до смерти, до стеклянных глаз, вытаращенных в ужасе...