Рассказы
Шрифт:
— Что сынок? — спросил он.
— Ты обещал показать шашку, которой дед срубил самого главного рябого яврейского комиссара под Царицыным.
— Историк, — язвительно сказал, появляясь из темноты Батя. Тоже, наверное, отдохнуть от бесконечных словословий пытался, — с глубокими знаниями, приобретенными в университете. Етить тебя… Лучше бы в детстве слушал внимательно рассказы.
— Нет, внучек, не яврей то был. Кавказец.
— Но ведь комиссар?
— Еще какой! Целой армией командовал. А уж расстрелять невинных, ему было раз плюнуть.
Не надо нам папу, — с ехидцей сказал Батя. — Я тебе сам внучек покажу и все правильно расскажу. Дед на то и существует. Пойдем.
Карфаген должен быть разрушен?
Возможно ли существование на
Великий город горел. Все вокруг было затянуто черным дымом. Не помогли ему мощные стены и доблестные граждане, готовые отдать свои жизни за свободу. Путь к цитадели после прорыва через пристань занял почти шесть суток. Вся прилегающая местность была застроена четырехэтажными домами. Из каждого окна стреляли из луков, метали дротики и бросали камни. Осаждающие вынуждены были брать дома штурмом по очереди. В узких переулках шла непрерывная резня. Отряды жителей появлялись из малозаметных дверей и кривых переулков и убивали воинов.
Озлобленные сопротивлением воины стали ломать стены домов, обрушивая их и поджигать. Пока огонь расчищал дорогу вперед, сносились уже захваченные здания. Одни погибали в рукопашном бою, другие падали с крыш. Тысячи гибли при падении зданий. В таких случаях не помогали и тайники. Раненые, искалеченные и обожженные, добивались, не взирая на пол и возраст. Страшный крик убиваемых, умирающих и убийц стоял над городом. Казалось, что кричит умирающий город.
На седьмой день к переполненной беженцами цитадели подошла двойная тысяча отборных воинов. Брать крепость штурмом было бы проблематично. Она была построена на отвесной скале, и внутри находилось почти 50 тысяч жителей, готовых дорого отдать свою жизнь. В начале штурма в городе проживало почти полмиллиона. Огромный город протянул свои щупальца по всему цивилизованному миру. Рано или поздно два развивающихся центра должны были столкнуться. Немного осталось от первоначальной численности населения.
Потери штурмующей армии и так были огромны, поэтому Остроглаз получил разрешение даровать жизнь сдавшимся. Естественно, кроме перебежчиков. Этим ничего хорошего не светило. Остальных ждало рабство. Смерть или жизнь. Умереть свободным или жить рабом. Выбор достаточно серьезный. И дело даже не в том, что жители нередко поджигали сами свои дома, чтобы их имущество не досталось врагу, а в цитадели были очень богатые храмы. В одном только святилище Асклепия ниша, где стояла его позолоченная статуя, была покрыта золотыми пластинами, весом в тысячу талантов. А уж, сколько накопилось драгоценностей в подвалах только жрецы и знали! Но сейчас дело было вовсе не в добыче, хотя она и требуется, чтобы вознаградить воинов. У него был другой приказ. Глупо было терять огромные знания, накопленные Храмом за столетия. Слава врачевателей Асклепия и Верховного жреца Храма гремела по всему Средиземноморью.
Остроглаз молча ждал. Со стен было прекрасно видно и его, и значок, который держал его телохранитель тоже. Он приглашал на переговоры и не просто так, а под знаком Эскулапа. Сам. Не дожидаясь униженных просьб от осажденных, которым уже нечего есть.
Парламентер был очень стар. Полностью седой, болезненно худой и шел, осторожно ставя ноги. Чувствовалось, что ходить ему тяжело. На груди старика висел большой медальон из золота с изображением змеи и посоха. Тут уж сомнений никаких. Старший жрец храма. Остроглаз подобрался, отдал честь, как положено хорошему солдату перед лицом вышестоящего. Уважение надо проявлять даже к проигравшим.
— Приветствую тебя Великий жрец Асклепия, — сказал он. Дождался пока тот сядет напротив, и продолжил, — я Остроглаз Юний, центурион и второй консул Армии, избранный всенародным голосованием. Мои слова — это последнее предложение. После этого только смерть для всех.
— Я слышал твое имя, — негромко сказал старик, на хорошем ромском языке, с еле уловимым акцентом. — Мудрено было пропустить мимо ушей весть о славе, покрывшей тебя, когда ты взял на себя командование пехотой и остановил прорыв нашей армии в битве. И имя первого консула из плебейского семейства тоже дошло до меня очень быстро. Странные времена настали. Он хмыкнул. — Мы теперь командуем людьми и даем им указания.
— А разве ты не занимался всю жизнь именно этим?
— Нет, — резко ответил жрец, — Не только рабочие руки и секретари, записывающие и читающие тексты. Мы работаем вместе, в постоянной связке. Мы дополняем друг друга. Диагноз, лечение травами, запах больной плоти и хирургия, которая остается на людях. Симбиоз.
— О да, — оскалился в улыбке Остроглаз, — хорошее слово. Глубокий философский смысл. Прости, но я очень практичный тип и глубокие материи навевают на меня скуку. Абстрактные понятия вообще до таких как я, доходят плохо. Селекция под присмотром жрецов, — он оскалил зубы, — определяющих кто даст лучшее потомство, продолжается уже давно, мы не глупее людей, но правильно использовать разные термины могут немногие. Именно поэтому нас с детства и делят на воинов и жрецов. Кому-то сидеть и думать, а кому-то убивать. Очень практичное занятие. Впрочем, далеко не все люди способны понять твои слова.
Симбиоз бывает разный, — помолчав, продолжил центурион, — взаимовыгодный, когда он увеличивают шансы обоих партнёров на выживание. И паразитический, когда выгоден одному и вреден другому. Где там тонкая грань проходит каждый решает для себя. Нет, — увидев, как шевельнулся жрец, сразу сказал Остроглаз, — конечно, я не думаю, что мы паразитируем на людях. Польза для них огромна. Интуиция и намного превосходящие органы чувств Говорящего, способного по запаху поставить диагноз на ранней стадии плюс знания человека-врача… равно невообразимое развитие медицины у обоих видов. Работа лекаря стала исключительно совместной. У человека мысли не возникнет ставить диагноз и выбирать наиболее безопасное лечение без напарника. И он прав, достаточно посмотреть на племена, в которых мы не живем. Там, — он мотнул головой, — на юге и на востоке, гораздо выше смертность и с медициной страшные проблемы. Зато вокруг Средиземного моря мы (как люди, работающие с нами, так и Говорящие) стали элитой. Пока только духовной, но я пробью путь, по которому пойдут и другие, и со временем станем и светской. В симбиозе, — показав зубы в усмешке, пояснил он. — Семья — это святое. Вот только почему глава семьи должен быть человек?
"Варвар, — подумал жрец, рассматривая могучее тело собеседника, одетое в кольчугу. — Могучий и совсем не глупый варвар. Дошедший своим умом, до того, о чем не первое столетие говорят в узком кругу. Проблема в его слишком практичном направлении мыслей. Он смотрит в сегодня, не понимая, что будет еще и завтра".
— Ты же не думаешь, — с насмешкой сказал он, — что первым об этом задумался? К сожалению, все дело в численности. Если нас станет слишком много, начнутся проблемы с питанием. Вот здесь и вылезет на свет паразитизм. Мы не заинтересованы в сельском хозяйстве, исключительно животноводство. А вот людям на одном мясе не прожить. Столкновение интересов. При этом людей всегда будет больше и можно получить очень неприятные последствия. А очень большая стая Говорящих не возможна. Обязательно передерутся и расколются. Иерархию стаи у нас не вытравить никакой селекцией. Инстинкт. Можно как в степях делают, стада пасти, но мы живем совсем в других условиях. Кочевать с места на место не получится, да и тупик это. Оседлые племена всегда будут многочисленнее и сильнее, чем номады. За счет ремесленников и дополнительного источника питания. Недаром, даже захватив территорию, кочевники очень быстро переходят к оседлому образу жизни. Комфортнее и сытнее. Поэтому оптимальное развитие именно в совместном существовании. Только баланс интересов, иначе никак. Элита светская? Возможно. Но не когда мы правим, а люди подчиняются. Это путь к резне. Когда мы одни из многих правящих — это не так бросается в глаза. Не стоит восстанавливать против себя людей. Но ведь честолюбца не остановишь. Он будет лезть вверх по головам, при малейшей возможности. С кровью и нарушая законы чести. Ты Платона читал? — неожиданно спросил он.
— Про равные права для всех граждан? — спросил центурион, пожав плечами. — Этого не будет никогда. Граждане рождаются равными, но один умнее, другой сильнее, третий, — он опять оскалился, демонстрируя клыки, — получит лучшее образование и воспитание. Масса… она тупая… Как бы это помягче сказать… желает набить брюхо и получить интересное зрелище. Богатый всегда сможет купить необходимое количество голосов. Что у нас, что у вас. Правит не народ. Правит олигархия. Поэтому и должны плебеи выдвигать своих кандидатов на государственные должности. Равноправие может обеспечить только представительство у власти. Только тот, кто сделал для города что-то полезное, имеет право участвовать в приеме новых законов. Построить водопровод для всех нуждающихся, к примеру.