Рассказы
Шрифт:
опиум и так далее и всё в таком же духе. Ему вторили ещё два осточертевших «деятеля» -
тут Сталин слегка поморщился – Троцкий и Бухарин, которые вообще были против
мумифицирования тела вождя Революции, утверждая, что, мол, это может вызвать
неоднозначную реакцию у пролетариата и ненужные ассоциации у представителей
Коминтерна. «Тоже мне представители мирового пролетариата – кучка зажравшихся и
разжиревших на разграбленных сокровищах негодяев…» - шаблонно подумал Сталин о
коминтерновских выскочках, и продолжал мысленно восстанавливать события рождения
Мавзолея.
В 1930 году, когда уже ни у кого не вызывало сомнений однозначное мнение
стремительно набиравшего силу генерального секретаря Политбюро о создании культа
усопшего вождя, был построен из камня, бетона и гранита этот странный и немного
жутковатый «объект №1», как значился Мавзолей в планах кремлёвской комендатуры. И
никто, ни один человек в мире, за исключением трёх служащих специального
подразделения НКВД которые были давно растёрты в лагерную пыль, Лаврентия Берии и
покойного архитектора Щусева, не знал, что за знамёнами траурного зала скрывается
тщательно замаскированная потайная дверь, ведущая в небольшую комнату, ключ от
которой Сталин всегда носил с собой.
Подумав о том, что придётся ему пережить в ближайшие часы, Сталин вздрогнул и повёл
плечами, словно от холода. Но тут ход его мыслей был прерван внезапным и очень
сильным переживанием, перенесшим вождя всех народов в маленькую лачугу бедного
сапожника, худощавая жена которого ласково гладила по голове маленького мальчика со
слегка оттопыренными ушами и упрямо сжатыми губами, и, едва не плача, шептала: «Ах,
Сосо, Сосо....Скоро ты станешь совсем большой и покинешь свою маму…» Сталин на
мгновение внутренне сжался, словно перед невидимым ударом, но, вспомнив о
предстоящей миссии, взял себя в руки, поднялся и направился к потайной двери.
Перед глазами отворившего небольшую дверцу вождя предстала знакомая картина –
небольшая пятиугольная площадка из идеально отполированного красного гранита с
церковным престолом посередине, окружённым массивными напольными канделябрами.
На престоле вместо привычного православного креста был рельефно изображён серп и
молот, а Евангелие было заменено «Капиталом» Карла Маркса, который придавил своей
убедительной массой многочисленные расстрельные списки врагов народа. Канделябры
были тоже выдержаны в соответствующем стиле и представляли собой фигуры рабочих,
матросов, солдат, крестьян, застывших в стремительном порыве по направлению к
главному подсвечнику, стоявшему в центре за престолом, выполненному в виде
бронзового броневика с ораторствующим Ильичём на крыше. По стенам этой
своеобразной молельни висели посмертные маски революционных лидеров, которые при
жизни и не могли предположить, что после смерти в прямом смысле слова попадут на
алтарь революции. Сталин по традиции внимательно посмотрел на застывшую в немом
укоре гримасу Дзержинского, пристально вгляделся в несгибаемые черты земляка
Орджоникидзе и со значением подмигнул маске Кирова – этот любимец партии, убитый
бестолковыми чекистами, неправильно понявшими намёки вождя, всегда нравился Кобе.
Да что уже теперь говорить – сделанного не воротишь, а управлять государством в этот
критический момент приходится вместе с людьми, далёкими от проницательности и
кипучей жизнедеятельности Кирова, который даже в самые трудные минуты находил
время для учёбы и простого человеческого отдыха.
Сталин, быстро освоившись в необычной обстановке, достал спички и поджёг
специальные свечи, изготавливаемые по спецзаказу из жира нераскаявшихся троцкистов,
уничтоженных вождей кулацких восстаний и прочей контрреволюционной нечисти. Затем
нашёл страницу в «Капитале» с обильными комментариями Ленина, сделанными на полях
чернильной ручкой, и стал тихонько читать, особо не вникая в смысл витиеватых фраз
знаменитого немецкого еврея. После утомительного двухчасового чтения, Коба аккуратно
погасил свечи, положил под «Капитал» несколько листков с новыми расстрельными
списками, которые по причине идущей войны отличались продуманной
немногочисленностью жертв, и неслышно вышел, закрыв дверь на ключ. Теперь вождю
всех народов предстояло самое сложное.
Как всегда, преодолевая внутреннюю дрожь, Сталин подошёл к стеклянному саркофагу,
и, слегка покряхтывая, улёгся на место мумии Ильича. Сразу после того, как он прикрыл
глаза, по телу разлилось знакомое ощущение физического единения с Мавзолеем, словно
тысячи мельчайших булавок приятным холодком вонзились в шестидесятитрёхлетнее
тело вождя, наполняя свежестью и мощью каждую клеточку, каждый сустав, каждый
орган чувств. Сталина охватило пьянящее ощущение всепобеждающего бессмертия – он
чувствовал себя словно оптический фокус мощных невидимых лучей, исходивших от всех
двадцати больших и малых башен Кремля. Со стороны казалось, что над Красной
площадью собрался небольшой торнадо, а сам мраморный ступенчатый короб вдруг