Рассказы
Шрифт:
— Если говорить о его родословной, то, боюсь, он способен похитить девственницу-другую.
— Ну, да ладно, — проворчал Эмос, — это полбеды. Здесь до самого Канзас-Сити нет ни одной девственницы. Главная беда для нас — его пристрастие к золоту. Это что-то новое, Ву-Линг. Зачем бы оно ему сдалось?
— Я думаю, почтенный Дьявол, что такой мудрец, как ты, может и сам это понять. Золото — необходимая часть питания дракона.
— Так он жрет его?! Ладно, учту. Я-то думал, что он делает с ним что-нибудь вроде покупки душ или накапливает сокровища, или еще какой-нибудь вздор. Значит, просто лопает?
— Верно, — сказал Ву-Линг.
— Хм,
— Ну так вот что, помни, что я сказал: перестань сосать кровь своих соплеменников. Они хорошие люди и заслуживают твоей помощи, а не твоих лживых угроз. Им и так туго приходится в чужой стране. Я по себе это знаю. Я также знаю, что очень не уважаю того, кто дает мне слово, а потом его не держит, понял? Очень не уважаю. Прямо в грош не ставлю. Ты послушаешься меня, сын почивших родителей?
— Я послушаюсь тебя, почтенный Дьявол!
Ву-Линг позволил себе с облегчением вздохнуть, когда великан наконец ушел. «Интересно, — думал он, — каким способом дракон убьет его?..»
Безумный Эмос взбирался к вершинам Шаманских гор, несмотря на признаки наступления ранней зимы. Конечно, плохо, если здесь, в горах его застигнет снежная буря, но он уже выдерживал бури и может выдержать еще одну, если придется.
У развилки реки Ларачи он решил сделать стоянку, выбрав для этого открытый луг, по которому река текла быстро и свободно. На западе горные вершины уже покоились под покровом первого снега.
— Ну, Бесценный, думаю, это хорошее место. Здесь можно продолжить. Теперь я вижу, что не ошибся с этим делом. Теперь ты можешь побегать поблизости и хорошо провести время. Тут полно травы, найди себе хорошую кобылицу и отдохни. Надеюсь, ты не будешь скучать без меня, а?
Конь беззаботно заржал, покосился на него больным глазом и ушел в поисках лужи, где можно поваляться.
Безумный Эмос пошел на развилку, пока не нашел иву нужного возраста. Он срезал ветку и тщательно очистил ее от листьев и отростков. Потом заострил верхушку своим ножом, поджег и обуглил ее, и раскалил, после чего начертал на земле вокруг себя странные знаки. Некоторые из них китайскими иероглифами, другие — тибетскими знаками, иные же не принадлежали к человеческому языку.
Затем он начал рыться в своих старых мешках, которые возил с собой в седле (некоторые шептали, что там у него хранится такое, о чем лучше и вовсе не знать). Он вытащил голову совы, бутылочку синего клейкого вещества, несколько законсервированных скорпионов, три орлиных пера, привязанных к фетишам Цуни и тому подобную дребедень. Затем он полез в другой мешочек и извлек из него блестящий слиток. В нем было пять фунтов и он представлял собой золотой сплав, сработанный индейцами Квимбайя в Южной Америке, который состоял примерно из 65 процентов золота, 20 процентов меди и остаток приходился на серебро. Его-то он и положил в центр своего начертанного круга.
Наконец он вытащил винтовку из расписного с бахромой чехла. Этот чехол в свое время сшила одна из дочерей Сакаджавея. «Хорошая девчонка», — подумал он. — Когда-нибудь, если даст Бог на Полях Счастливой Охоты, он надеялся встретить ее вновь. У винтовки был восьмигранный ствол, черное блестящее ложе и дуло, настолько широкое, что там мог бы спрятаться испуганный кролик. Эта
Винтовка была рассчитана на один выстрел. Но если стрелять правильно и точно держать приклад, то одного будет достаточно. По мнению Безумного Эмоса, такая конструкция естественно вела к совершенствованию мужчины.
На этот раз он заряжал винтовку особенно тщательно, уделяя внимание самим патронам, извлекаемым из лент на груди. После этого он стал ждать.
Луна уже догорала и небо на время очистилось от облаков, когда на западе он услышал шум крыльев. А затем он увидел и источник этого легкого шума, стремительную тень, перемещавшуюся по небу, причем длинный хвост вертелся из стороны в сторону, когда она вынюхивала место, где было золото.
И вот это существо приземлилось между рекой и стоянкой и на своих красных лапах направилось к одинокому человеку. Шея его была голубой, тело по большей части золотисто-желтым, крылья и морда — разноцветными, как конфеты ассорти в коробке. Луна освещала его зубы, похожие на ятаганы, и горящие злобой глаза.
— Эй ты, стой! — крикнул Безумный Эмос на драконьем языке, непохожем ни на какой другой, и на котором к тому же трудно говорить — больно для горла.
Дракон остановился и уставился на человека, который по-хозяйски поставил одну ногу на золотой слиток. Он махал хвостом, подминая травы и цветы, а усики шедшие вдоль его челюстей извивались как змеи, как будто были живые. Его брюхо подвело от жажды желтого металла, поднимавшего жар в его крови. Золото было ему жизненно необходимым элементом.
— Ого! — ответил он дребезжащим голосом. — Человеческое существо говорит на моем родном языке. Восхищаюсь твоими познаниями, человек! Давай его сюда! — Он наклонился, воплощая собой жажду, слюна текла из его приоткрытого рта.
— Нет, Светлое Тело — Черное сердце! Мне, конечно, не жалко золота, все хотят есть. Но ты свел с ума двух хороших людей и убил еще двоих. И я думаю, что сможешь убить еще кого-то. Тебя не насытить так просто, твой аппетит велик, как твое брюхо, а твоя жажда также остра, как твои зубы. Я не так глуп, чтобы думать, что ты удовлетворишься этим. — Он пнул ногой слиток, так что у голодного дракона пошел изо рта дым.
— Ты прав, человек. Мой голод глубок, как бездна океана, куда мне нельзя, обширен, как небо, которое я сделал своим, и тяжел, как мой гнев, когда я встречаю препятствия. Давай мне золото! Тогда я пощажу тебя за твои познания, потому что я прожорлив, но щедр. Если же откажешься, я съем и тебя, потому что драконы не могут жить одним золотом.
Безумный Эмос пошевелил винтовку, лежавшую у него на коленях:
— Смотри, Крылатая Смерть, это винтовка «шарпс». Я уверен, она тебе не очень знакома. Таких не было и не будет там, откуда ты явился, так что я объясню тебе, что к чему. Более могущественного оружия нет ни в этом мире, ни в ином. Я хочу дать тебе шанс убраться туда, откуда ты явился, голодным, но невредимым. — Он тонко улыбнулся. — Я не так щедр. Ты можешь убраться из этой части реального мира прямо сейчас, или, клянусь тенью Навуходоносора, я выпущу пулю прямо тебе в сердце.