Рассказы
Шрифт:
Грасиэла увлажнила мой подбородок поцелуем, который сильно отдавал йогуртом и яблоком. Позже, в конце беседы, когда взрослые, пресытившись ею, стали клевать носами, я пригласил всех отужинать на днях у меня.
В прошлую субботу около семи они приехали на двух машинах. Альваро и Лолита прихватили цветастого воздушного змея и, запуская его, тут же покончили с моими хризантемами. Я позволил женщинам заняться приготовлением выпивки, смекнул, что нет такой силы, которая помешает Раулю взяться за жаренье мяса, повел Борелей и Магду осматривать дом, усадил их в холле перед моим портретом кисти Хулио Сильвы [17] и какое-то время выпивал, делая вид, что я с ними и внимаю каждому их слову; в окне маячил запущенный змей, доносились крики Лолиты и Альваро. Когда Грасиэла появилась
17
Хулио Сильва (р. 1930) — аргентинский художник, иллюстратор многих книг Хулио Кортасара.
— Здорово пляшет, — сказал я, манипулируя бечевкой.
— Да, но ты поосторожней, он иногда пикирует носом вниз, а тополя здесь вон какие высокие, — предостерег меня Альваро.
— Мой ни за что не упадет, — ревниво заметила Лолита. — И не надо его дергать так сильно.
— Он лучше тебя понимает, — сказал Альваро, не замедлив выказать мужскую солидарность. — Шла бы играть с Грасиэлой, не видишь разве, что мешаешь?
Оставшись одни, мы еще больше отпустили бечевку. Я ждал, мне хотелось, чтобы Альваро признал меня за своего, ведь он убедился, что я не хуже его могу управлять зелено-красным полетом, который все больше и больше скрадывала темнота.
— Почему Сильвию не привезли? — спросил я, чуть дернув за бечевку.
Он покосился на меня то ли недоуменно, то ли лукаво и отнял бечевку, явно разжаловав меня.
— Сильвия приходит, когда сама хочет, — ответил он, сматывая бечевку.
— Сегодня, значит, ей незачем.
— Почем ты знаешь? Сказано ведь, она приходит, когда хочет.
— Ага. А почему твоя мама говорит, будто ты Сильвию выдумал?
— Гляди, как ныряет, — сказал Альваро. — Ну, этот змей что надо, лучше не бывает.
— Альваро, что же ты не отвечаешь?
— Раз мама считает, что я ее выдумал, — ответил Альваро, — почему бы и тебе так не считать?
Я не заметил, как рядом оказались Грасиэла с Лолитой. Они слышали конец разговора, стояли и пристально смотрели на меня, Грасиэла медленно крутила стебелек фиолетового цветка анютиных глазок.
— Потому что я не они, — сказал я. — Я-то ее видел.
Лолита и Альваро обменялись долгими взглядами, а Грасиэла подошла и вложила мне в руку цветок. Бечевка воздушного змея внезапно натянулась. Альваро стал водить ею влево и вправо и скоро скрылся в темноте.
— Не верят, потому что глупые, — сказала Грасиэла. — Где тут у тебя туалет, проводи меня пописать.
Я довел ее до внешней лестницы, указав пальцем, где находится туалет, и спросил, сможет ли она сама спуститься. У входа в туалет Грасиэла мне улыбнулась, в ее улыбке сквозила своего рода признательность.
— Ничего, ступай, Сильвия меня проводит.
— Ах так, ну что же, — сказал я, борясь неведомо с чем, то ли с абсурдом, то ли с кошмаром, то ли с собственной умственной отсталостью. — Значит, она все-таки пришла.
— Ну конечно, глупыш, — сказала Грасиэла. — Вон она.
Дверь моей спальни была открыта, обнаженные ноги Сильвии четко вырисовывались на моей кровати на фоне красного покрывала. Грасиэла вошла в туалет, я услышал щелчок задвижки. Я приблизился к спальне, увидел Сильвию, спящую на моей кровати, и ее волосы, разметавшиеся золотистой медузой на подушке. Я прикрыл за собой дверь, не помню, как подошел ближе, — тут начинаются провалы и всплески, и вода, которая течет по лицу, неприятно ослепляя, и звук, будто доносящийся из шумных глубин, и бесконечное — вне времени — мгновение, невыносимо прекрасное. Не знаю, была ли Сильвия обнажена, мне казалось, будто передо мной бронзовый дремлющий ствол тополя, похоже, она привиделась мне голой, хотя — нет, она не была голой, я должен был угадывать ее под тем, что было на ней, — линия ее икр и бедер обрисовывала ее фигуру на красном покрывале, я следовал за мягким выгибом ее тела до того места, где иссякал подъем бедра, видел тень вогнутой поясницы, маленькие груди, заносчивые и золотистые. «Сильвия, — сказал я про себя, не в силах произнести ее имя вслух, — Сильвия, Сильвия, так, значит…» Голос Грасиэлы за двумя дверьми
18
Грэм Сазерленд (1903–1980) — английский художник.
19
Индейцы аргентинской Патагонии, иначе — патагонцы.
— Почем я знаю, — ответила Лолита. — Спроси у Альваро.
— А я почем знаю, — сказал Альваро, размышляя, приняться за грушу или за смокву. — Она делает что хочет, может, ушла куда.
— Но с кем из вас она приехала?
— Ни с кем, — сказала Грасиэла, наградив меня под столом лучшим из своих пинков. — Она была здесь, а сейчас — кто ее знает, Альваро и Лолита возвращаются в Аргентину, а с Рено, сам понимаешь, она не останется, он совсем маленький, проглотил сегодня мёртвую осу, бр-р-р.
— Она делает, что хочет, как мы, — сказала Лолита.
Я вернулся к своему столу, вечер для меня заканчивался в коньячном и табачном тумане. Хавьер и Магда возвращались в Буэнос-Айрес (значит, и Альваро с Лолитой возвращались в Буэнос-Айрес), а Борели на будущий год отправятся в Италию (значит, и Рено на будущий год отправится в Италию).
— А мы, самые старые, остаемся здесь, — сказал Рауль. (Тогда и Грасиэла остаётся, но Сильвия-то, она — для всех четырех, Сильвия — это когда все четверо вместе, и я знал, что они уже никогда не встретятся).
Рауль и Нора все еще здесь, в долине Люберона, вчера вечером я навестил их, и мы снова беседовали под липой, Грасиэла подарила мне салфетку, которую она вышила крестиком, я выслушал переданные мне прощальные приветы Хавьера, Магды и Борелей. Мы поужинали в саду, Грасиэла отказалась идти спать в такую рань и начала играть со мной в загадки. Мы остались одни, Грасиэла искала ответ к загадке про луну, всё никак не находила его, ее гордыня была крайне уязвлена.
— А что Сильвия? — спросил я, гладя ее волосы.
— Ну и глупый же ты, — сказала Грасиэла. — Верно, думал, что она сегодня придёт из-за меня одной?
— Вот и славно, — сказала Нора, показавшись из темноты. — Вот и славно, что она из-за тебя одной не придет, у нас ваши россказни уже в печенках.
— Это луна, — догадалась Грасиэла. — До чего же все-таки глупые твои загадки.
Верные капиталовложения
Гомес — человек тихий и невзрачный, только и нужны ему от жизни что клочок земли под солнцем, газета с возбуждающими новостями да вареный початок кукурузы, чуть посоленный, но изрядно сдобренный маслом. Поэтому никого не удивило, что, прикопив определенное количество годков и деньжат, этот субъект отправился за город, где, присмотрев место с приятной всхолмленностью и простодушными деревушками, купил квадратный метр земли, дабы обосноваться на ней, что называется, как у себя дома.