Рассказы
Шрифт:
А поплачьте вы о себе самих. Неужто себя не жалко? Жалко до слез.
Пьяный машинист! Когда после смены ты открываешь склад, приглядись повнимательнее — среди трапов, хуяпов и всех наших деревяшек нет ли оторванной лапы плюшевого мишки?
А сейчас — ускорим шаг, товарищи! Не надо задерживаться на путях, БОЛЬШИЕ хотят проехать.
Мы скоро приедем. Мы уже едем
Европа. 21-й век
У нас, в казимировской
Радостно мне как-то. Открыл все настежь (меня это возбуждает). Гусары пьют стоя. Скорей бы война. Вчера по телефону показывали российские пейзажи. Однообразие. Всюду березы, подберезовики да бабы на сносях. Пахнет Моцартом. Азиаты!
Недавно видел еду. Ел. Оригинальная штука. Тем не менее, в унитазе третий день ни сучка, ни задоринки. Куда ни плюнь.
В последние дни неоднократно изменял мужу. Думаю, в военное время это допустимо. К тому же, он хочет ребенка от Моцарта. Педик!
Лыжи у печки стоят. Пишу нотами. Всегда знал, что скрипка — дьявольский инструмент. Казимир выступал на митинге с новым лозунгом: «Скрипка — зло!» Теперь все женщины ходят одетые. Очередная мода из Америки.
Казимир издал референдум о запрещении оргазмов. Говорит, мол, пора положить конец! Вот тебе, бабушка, и дедушка!
Боевики активизируются. Люмьер убил брата. Но это полбеды. У меня есть получше идея. В выходные поеду на озера и буду бить рыбу об лед. Может, и обо мне напишут. Все-таки прецедент!
Казимир в пароксизме маразма вступил в пионеры. Есть на свете Бог!
Почитаешь газеты — и от радости прямо извиваешься. Сплошной фестиваль. У английской королевы в матке обнаружили раковые шейки. Думаю, теперь за войной дело не станет.
Одно плохо — экономический кризис. Марка все время падает. Первое время я ее поднимал, потом надоело. Пусть, думаю, лежит. А она падает. Прецедент!
Однако, делать нечего, покупаю деньги в кредит. Был в декрете. Скукотища! А вообще, это у меня наследственное. Еще у моей спокойной прабабки, баронессы фон Дер Бринн-Деккер, царствие ей немецкое, говорят, детишки водились.
Веселые, веселые деньки начались. Праздник каждый день! Тоска…
Раньше лучше было, Святым Проткнутем клянусь! Была партия. Вспоминаю, как мы с Серегой Саниным едва медведя не сожгли, и чуть не плачу. Юность. Ностальгия. Опять же, прецедент.
Чтобы забыться, по ночам смотрю веселые картинки. Особенно одна мне нравится — про мужиков.
Нет, все-таки нет предела разнообразию событий. Вот сейчас опять из-под пятницы суббота — только что по аудио передали, что Моцарт реабилитирован. Оказывается, вскрытие показало, что дуэты писал не он, а некий Сен-Санс. Сен-сация! Ну и, конечно, прецедент.
Я, как истинный ариец, люблю арии. Мой муж любит оратории и считает себя ораторцем. А по мне — так он просто женофил. Как и его вторая мама.
В детстве я каждое лето отдыхал в концлагере. Ну лагерь — не лагерь, а так, крематорий-профилакторий. Скучно. Если б не выставка Буратино, так и вообще вспомнить было бы нечего. Правда, вот еще в последней смене не обошлось без романтического приключения. Была там у меня одна собачка…
Сшил себе ботфорты как у Казимира. Боюсь, теперь посадят. Если инспекция пронюхает. Но, все равно, никогда их не снимаю. Даже переобуваюсь прямо в них.
Буддисты и арабы распустили слух о том, что русские тоже любят детей. Если это так, то вряд ли. По крайней мере, мужа я убил. Угондошил! Сижу весь в крови. Еды теперь хватит на неделю. Прецедент.
Немного о себе. Сен-Санс — это я.
Хочу ребенка от Казимира.
На фронте, не на фронте, а все без перемен
За что я люблю нашего викария? На этот вопрос трудно дать определенный ответ. А отвечать приходится. Доктор Вернике угостил меня кружкой пива и теперь вправе рассчитывать на определенную откровенность с моей стороны. Что ж… За словом дело не станет. Лезу в карман. Как говорится, видел кота — поймаешь и крота!
До чего, все же, наш немецкий народ острый на язык! Меткий на глаз, тонкий на слух и чуть кисловатый на вкус. Однажды только довелось мне отведать не кислое мясо. Кажется, какой-то крестьянин из Баден-Вюртемберга. Обычно же — всегда с небольшой кислинкой. Хотя фрау Бургольц готовит великолепно, я согласен с вами. По крайней мере, для женщины своего пола.
Но доктор Вернике настойчив. Он продолжает спрашивать о викарии. А я уж, кажется, все ему рассказал! Нет. Ему так не кажется. Что ж…
Вот как же он все-таки любит залезать друзьям в душу со своими вечными расспросами! А все почему? Слабый, духовно незрелый человек, хочет, чтобы мы дали ему жизненные ориентиры. Хотя и образованный. В наших меблированных комнатах он занимает пост главврача. Не хотите ли! Ему платят за это деньги, и немалые. Он даже не живет здесь, а просто приходит к нам каждое утро.
Вернике имеет дипломы двух университетов — Штутгартского и еще одного, там, на юге… Ну, вы знаете. Вообще в Германии насчитывается более тридцати мест… Так этот доктор с двумя дипломами все пытается набраться ума у нас, простых постояльцев. Особенно у меня и у стеклянного человека из восьмого номера.
А еще ходит тут к нам по воскресеньям один такой… С разными именами. То требует, чтобы его называли Эрих, а то, говорит, зовите меня, пожалуйста, Марией! Доктор им очень интересуется. «Диссертацию, — говорит, — о нем напишу».