Расследование мотива
Шрифт:
Женщина вошла тут же и не встала, как обычно делают просительницы, у двери, а пошла прямо к столу через громадный кабинет. Директор выключил вентилятор, ткнул сигарету в пепельницу, поставил локти на стол и на сцепленные руки уложил своё широкое мясистое лицо.
— Здравствуйте, Виктор Борисович. Я пришла…
— Здравствуйте, — буркнул он. — Садитесь. Кто вы такая?
Секретарша оказалась права — женщина была странной, но вроде бы приличной. Уж чего-чего, а за двадцать шесть лет руководящей работы приличного человека он узнавал. Как и непорядочного.
— Я… я… никто.
Директор улыбнулся, и лицо его заходило буграми — такая
— Разные люди у меня бывали, а вот «никто» — первый раз.
— Я не могу вам назваться.
— О! Тогда нужно было прийти в полумаске или назначить мне свидание.
Женщина не улыбнулась, даже губы не дрогнули. Директор смотрел на неё, не испытывая никакой охоты говорить серьёзно, тем более что посетительница была средних лет, очень моложава, синеглаза и бела. Директор подумал, что она похожа на Василису Прекрасную. Впрочем, у Василисы могли быть и не синие глаза. Он считал, что вот таких глаз, как у этой таинственной незнакомки, синих до густоты, до мрака, в природе очень мало. Больше разведенно-голубоватых, чуть подкрашенных синевой.
— Виктор Борисович, неважно, кто я.
— Что же важно?
— Важно, зачем я пришла.
— А зачем?
Она поднесла сложенные руки к груди, потом ко рту, и опять он подумал, что вот, наверное, такими были древние славянки и вот так же подносили белые тёплые руки к груди в страхе перед татарином.
— Да вы никак плачете? — строго спросил он.
— Не плачу…
— Нет, плачете! — разозлился директор, не терпевший слёз.
— Виктор Борисович, говорят, вы хороший человек…
— Хороший, хороший, только перестаньте плакать.
— Перестала, — всхлипнула она. — Ради бога, помогите Ватунскому…
— Ватунскому? А вы кто ему?
— Никто.
— Так, — сказал он.
Директор много повидал на своём веку — и войны хватил прилично, да и неприятностей всяких был рюкзак. Горе и беды идут к тому, кто живёт побыстрее, думает пошире и чувствует поглубже. А развесёлое счастье валит дуракам, как деньги калымщику. Что-что, а горе от неурядиц он отличал. Если женщина-«никто» пришла в горе к незнакомому человеку, к директору комбината, плакать и просить — так кто она?
— Только не говорите Ватунскому, — старалась не плакать женщина, — что я была у вас.
— Не скажу, — пробурчал он. — А что я могу для него сделать?
— Позвоните куда-нибудь… Прокурору… Не знаю что, но только помогите!
Она вскочила с кресла, и Поликарпов испугался, что незнакомка бухнется на колени или начнёт целовать руку.
— Да сядьте вы! — сердито бросил он, прижимая её взглядом к стулу.
Она села, сложила руки на коленях, пытаясь изобразить спокойствие. Директор смотрел на вентилятор, чтобы не видеть её дрожащего лица.
— Прокурору я уже звонил.
Не странно ли устроена жизнь? Он, директор комбината, Виктор Борисович Поликарпов, звонил прокурору, а теперь сидит и думает, как спасти главного инженера. А ведь ему намекнули в главке, что директором хотят сделать Ватунского. И согласовано уже везде. А ему, Поликарпову, другое местечко подыщут, тоже неплохое, но поменьше — не комбинат, а какой-нибудь заводик. Поэтому и собирался он на пенсию — не мог пойти на понижение из-за гордости, а может, и обидно было немного. Будь на месте главного инженера не Ватунский, а другой, позауряднее, работать бы Поликарпову и работать. Выходит, из-за Ватунского шёл на пенсию. А вот сейчас сидит и думает, как спасти его, чёрта талантливого, от суда.
Директор комбината снял трубку и попросил:
— Соедините меня с Кленовским.
Женщина-«никто» взглянула на него робко и благодарно, как собака, которую погладили.
13
Вчера Рябинин полдня просидел над петельниковским списком жильцов. Среди них была любовница Ватунского. Конечно, не иголка в сене, но и не кирпич в перине. Он просеивал жильцов, как муку через решето, сквозь маленькое социологическое сито. Долго думал, каким сделать ячейки этого сита, чтобы просеивалось наверняка. Сразу выбросил образование, как не говорящее ни о чём, разве только о дипломе в кармане. Вряд ли Ватунскому нужен диплом, если перед ним сам человек. Поколебавшись, оставил возраст, хотя для любви это не более важно, чем сотня лет для истории земли. Пожалуй, самый верный признак — это замужество или одиночество. Одиноких в возрасте от двадцати пяти до сорока лет в списке было трое: Козлова, Новикова и Шумская. Рябинин сразу выписал повестки и послал с курьером.
И вот сегодня ждал, листая ещё не подшитое дело.
Эта женщина, если он её найдёт, ничего нового ему не скажет, вероятно, только подтвердит уже известное. Но Рябинин ждал её — ту, ради которой Ватунский убил красавицу.
Дверь открыли толчком. Воздух в кабинете метнулся, выветрив бумаги из папки, которые зашелестели по столу. Перед Рябининым стояла тяжело дышавшая женщина с зеленовато-серым, как запылённая бутылка, лицом.
— Вышла, а в ящике повестка. Шумская я. Что-нибудь случилось с братом?
— Сядьте и успокойтесь. Ничего с вашим братом не случилось.
Она облегчённо села.
— Брату девятнадцать. Поехал в командировку. Вся душа изболелась…
— С братом всё в порядке, — ещё раз успокоил он. — Вы знаете Ватунского? — спросил Рябинин и пристально взглянул на светлеющее лицо: он уже знал, что это не она.
— Где-то слышала эту фамилию. Нет, не вспомнить. Говорите, с братом всё в порядке?
— Конечно. Давайте отмечу повестку.
Рябинин отпустил её, даже не составив протокола допроса, что вообще-то не полагалось. Он знал тип этих нервных и честных людей, которые, получив повестку, звонят по телефону, плохо спят по ночам и прибегают утром ни свет ни заря. Следователи, рассылая повестки пачками, считают это дело для людей обычным, как получение утренней газеты. Но вызов человека в следственные органы даже свидетелем — явление всё-таки необыденное. Как-то Рябинину позвонила секретарша и сообщила, что на утро его вызывает прокурор города. Рябинин ничего не совершал, ничего не преступал, сам был работником прокуратуры и всё-таки вечер провёл неспокойно, словно засела где-то заноза. Поэтому он никогда не посылал повестки на праздники и выходные дни.
— Вызывали? — заглянула в дверную щель пышнощёкая женщина.
— Вызывал, — согласился Рябинин.
— Козлова, — представилась она. — Работаю продавцом в винном отделе. Думаю, опять насчёт пьяниц, которые всё на двоих да на троих…
— Нет, не насчёт пьяниц.
— А больше зачем? Не на свиданку же, — засмеялась она и села так, что её могучая грудь в красной кофте легла на стол, слегка белея на вершинках сквозь растянутую ткань.
Он тоже улыбнулся, потому что никогда не отказывался от беседы-разрядки на вольные темы, когда не было деловой. А деловой наверняка не было.