Расследование. Рукопись, найденная в ванне. Насморк
Шрифт:
Он был, похоже, очень доволен собой.
"Видно, полезен будет ему этот план!" — пронеслась у меня в голове молниеносная мысль. Эрмс, ничуть не смутившись, прервал пение на полуслове, усмехнулся и заговорил со мной:
— Да, поймали вы меня! Что поделаешь! Да, лодырничал — факт. Чего только не делаешь иногда, чтобы окончательно не заели бумажки. Вы за книгой, да? Пожалуйста, вон она лежит. Вы меня удивили: даже на службе занимаетесь этим… самообразованием. О, тут еще ваши бумаги.
Встав, он подал мне и то и другое. Я поблагодарил его кивком и хотел уже выйти, как вдруг повернулся и, стоя так, чтобы видеть его через плечо, бросил:
— Да,
Я обратился к нему по-простому в первый раз, до сих пор я всегда добавлял «майор». Он перестал улыбаться.
— Слушаю.
— Весь наш разговор — это был шифр?
— Но…
— Это был шифр, — с упорством повторил я.
У меня было впечатление, что мне даже удалось усмехнуться.
— Правда? Все — шифр!
Он стоял за столом с полуоткрытым ртом. В такой позе я его и оставил, прикрыв за собой дверь.
8
Я ушел оттуда почти бегом, словно опасался, что он будет за мной гнаться.
Зачем мне все это понадобилось?
Может, я хотел напугать его? Но я мог бы и не тратить на это свои силы: он наверняка был уверен, что ему нечего бояться меня, бессильного, запутавшегося в сети, концы которой он и ему подобные надежно держат в руках.
Как бы там ни было, я снова испытывал душевный подъем. Почему? Задумавшись над этим, я пришел к выводу, что причиной был Эрмс — не из-за его пустой болтовни, конечно же, этой видимости радушия и внимательности, которым я на минуту поверил только потому, что очень этого хотел, а из-за подсмотренного в дверях, ибо если — так примерно выглядел ход моих мыслей — он, занимая такой пост, был агентом тех, это значило, что можно ввести в заблуждение, обмануть и перехитрить Здание в самом сердце его, в кардинальных узлах, а потому далеко ему до абсолютной безошибочности, и всеведение его — лишь плод моего воображения. Это, само по себе мрачное, открытие отворяло передо мной лазейку, пожалуй, самым неожиданным для меня образом.
На полпути в Секцию Поступлений я вдруг задумался. Они хотели, чтобы я туда пошел, поэтому следовало поступить иначе, дабы вырваться из заколдованного круга заранее предусмотренных для меня действий. Куда я мог, однако, пойти? Никуда — и он прекрасно об этом знал. Оставалась только ванная. В конце концов, она была не таким уж плохим выходом. Там я мог в тишине и одиночестве подумать, переварить события, уже слишком многочисленные, попытаться связать их в одно целое, взглянуть на них под иным углом зрения, наконец, хотя бы просто побриться. А то с этой колючей щетиной я слишком выделялся среди сотрудников Здания, и кто знает, не из-за особого ли приказа они все делают вид, что совершенно этого не замечают?
Я поднялся на лифте вверх, в ту ванную, в которой недавно обнаружил бритву, забрал ее оттуда и вернулся вниз — к себе, как я назвал мысленно это место.
Перед самой дверью моей ванной комнаты мне вдруг показалось, что когда я в задумчивости первый раз уходил от него, Эрмс упомянул, что мне не мешало бы побриться. Не предвидел ли он и эту альтернативу? Я долго стоял в коридоре, тупо уставившись на белую дверь. Так, значит, не входить?
Но, в конце концов, от этого действительно ничего не зависело! Я мог, впрочем, побрившись, сидеть здесь в уединении сколько захочу — уж этого-то он наверняка заранее предусмотреть не мог!
Я вошел осторожно, хотя и привык к пустоте, которая всегда здесь царила.
Передняя с зеркалом на стене освещена другой, вроде бы более сильной лампой, но, может быть, мне это только показалось.
— я остаюсь".
Так я и поступил. Я на цыпочках двинулся к спящему, но когда с шумом споткнулся о порог, он даже не вздрогнул. Он спал, как убитый. С того положения, с которого я на него смотрел — со стороны головы, которая находилась в каком-нибудь метре от моих ног, — даже если бы я видел его раньше, то все равно узнать бы не смог. Впрочем, у меня не создалось впечатления, что я его когда-то встречал. Он был в штатском, без пиджака, которым укрылся до пояса. Снятые туфли стояли перед ванной. Поверх слегка испачканной у манжет рубашки в полоску он носил тонкий свитер. Под голову он сунул кулак, обернутый полотенцем, и бесшумно шевелился в мерном ритме спокойного дыхания.
"Какое мне до этого дело? — подумал я. — Есть ведь и другие ванные. Я могу в любой момент переселиться, куда захочу". Это я говорил себе, чтобы успокоиться. На самом же деле мысль о переезде была, собственно говоря, смешна, ибо что мне было переносить, кроме самого себя?
Я решил воспользоваться тем, что он спит, и побриться. В этом поступке вроде бы не было ничего предосудительного или недозволенного.
Принесенную бритву я положил на полочку под зеркалом. Мне пришлось перегнуться над лежащим на полу человеком, чтобы взять мыло из пластмассовой сеточки над ванной. Пустив в умывальник струйку теплой воды, я бросил взгляд в сторону спящего, но он по-прежнему никак не реагировал, и я отвернулся к зеркалу. Мое лицо выглядело действительно не очень приятно, напоминая лицо каторжника. Щетина сделала его темнее и при этом как бы худее. Вероятно, еще три-четыре дня — и у меня была бы уже борода. Лицо я намылил с некоторым трудом, потому что кисточки не было, зато бритва оказалась очень острой. Человек на полу теперь мне уже совсем не мешал, поскольку я погрузился в размышления — во время бритья мне всегда хорошо думалось — о своей нескладной судьбой.
Итак, что же со мной происходило?
Посещение командующего Кашебладе закончилось поручением мне некой миссии.
После осмотра помещений с коллекциями был арестован первый офицер-инструктор, затем исчез второй, оставив меня один на один с открытым сейфом, после чего туда пришел шпион, я убежал, случайно наткнулся на старичка в золотых очках, после его смерти имело место самоубийство следующего, уже третьего по счету офицера, затем визит в часовню с телом. Я вынудил аббата Орфини дать мне номер комнаты Эрмса, потом был Прандтль, мухи в чае, исчезновение инструкции, отчаяние, затем ошибочное ("Нет, — вмешался я в ход собственных рассуждений, — не будем делать заключения заранее"), не ошибочное, не просто так, пребывание в архиве, затем секретариат какого-то должностного лица, к которому меня пустили, сцена у адмирадира с разжалованиями и пощечинами и, наконец, второй разговор с Эрмсом. Вот, пожалуй, и все. Теперь от перечисления событий я перешел к людям, которые в них участвовали. Если я не хотел сразу же погрузиться со своим анализом в интерпретационную трясину, следовало исходить из чего-то абсолютно достоверного, из чего-то непреложного, в чем нельзя усомниться. Я выбрал в качестве такого фундамента смерть, и потому начал со старичка в золотых очках.