Расстановка
Шрифт:
— Так-то оно так… Все же не стоит недооценивать противника. В следующий раз на философских дискуссиях — ни слова о политике. Категорически. И еще совет: не стоит спорить так эмоционально…. На полтона ниже. Впрочем, совет пропадет зря. Уж такой у тебя характер. Горячий, ничего не попишешь.
— Сам не рад — улыбнулся Новиков — А насчет политических реплик в докладах… Тут вы правы. Буду избегать их. Конечно, от этого пострадает моя аргументация…
— Но зато выиграет наша безопасность! — негромко рассмеялся Зернов.
— Артем, я хотел вам рассказать… Это важно… Про одного парня с нашего двора.
— Что за парень?
— Студент юридического. Зовут его Янек Батуронис. Он отправился на недавний митинг, и там его избили полицаи. Об этом он в подробностях рассказывал, сидя во дворе
— А ты его не пытался агитировать?
— О, нет… Ну, посочувствовал. Обратил его внимание на исторические параллели… Но о подполье, конечно, ни слова.
— Будь осторожен. Кто еще слушал его рассказ?
— Дворовая компания. Хулиган Ловкачин, еще группа пацанов… Они потом разошлись, и не слышали как я говорил с пострадавшим.
— Хм… Янек Батуронис, студент юридического… С вашего двора, значит? Ну, запомню… Сейчас за ним могут следить, а после задержания у него начнутся неприятности. Это уж как пить дать. Выдержит ли он такое давление? В любом случае, надо повременить. Сейчас РСБ за ним наблюдает плотно. Я подумаю. Ты, главное, молчи. Его привлечение — это теперь моя забота. Может ничего и не выйдет.
— А если выйдет, мне об этом знать ни к чему, да? — на лице студента отразилось понимание.
— Молодец, Артур. — Зернов ободряюще кивнул — Ты понял саму суть конспирации. Каждый знает лишь свой участок и говорит лишь о том, что нужно для дела… Ну, а теперь о главном. Завтра, в два часа дня…
Указав Новикову явку на берегу реки и назвав ему пароль, Зернов попрощался с Артуром. В темный и пустой вестибюль он спустился уже после того, как студент покинул здание университета. Музыкант вышел на вечерние улицы и зашагал к остановке. «Надо вернуться домой вовремя, лечь пораньше.» — подумал он — «Завтра ведь придется колесить по городу. С утра до вечера, из конца в конец».
В этот вечер подполковник Доброумов, как всегда, задержался на работе — в закрытом НИИ компьютерных исследований. Он чувствовал раздражение, мешавшее сосредоточиться. В таких случаях Никита старался понять причины досады. Предстояло вытащить их из подсознания, чтобы устранить. Вроде бы день прошел удачно — кибернетики-монтажники в белых пылезащитных скафандрах корпели над микросхемами, а перед обедом даже ознакомили Никиту с очередной своей удачей. Правда, их успех относился не к проекту «Нанотех-Анпасс», а был куда прозаичнее: завершена работа над новой миниатюрной системой подслушки. Вообще-то, тема подслушивающих устройств была разработана досконально. Казалось, что изобрести здесь нечто новое уже невозможно. РСБ располагала приборами, способными подслушать разговор в помещении, используя как мембрану его оконное стекло — для этого было достаточно направить на стекло маломощный лазерный луч. Также можно было принимать сигналы от «жучка», вмонтированного в окно, встроенного в телефонную сеть или выключатель освещения. Существовали системы считывания данных с экранов работающих компьютеров, использовались микрофоны узконаправленного действия, и так далее, в тысячах вариаций. Особенность нового «жучка» была в лишь том, что все его детали состояли из токопроводящей керамики. Поэтому данный «жучок» не определялся металлодетектором. Это усложняло его поиск и обнаружение контрразведкой противника. Способ передачи подслушанной информации тоже был таким, что обнаружить ее источник было крайне сложно. Это достигалось накоплением информации в подслушке, с последующим ее шифрованием и моментальной выдачей в эфир.
Сейчас Доброумов вертел в руках сигнальный образец нового «жучка», закамуфлированный под авторучку. Рядом лежали миниатюрные наушники для приема данных, со встроенным блоком расшифровки.
«Нет» — подумал Никита — «В профессиональной сфере у нас все идет нормально. Но что же так раздражает меня? Что?» Наконец, он вспомнил. Перед глазами встало объявление, виденное в центральном офисе РСБ:
17 АВГУТСА В 18–00 В АКТОВОМ ЗАЛЕ СОСТОИТСЯ ЛЕКЦИЯ: «ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРАЙНИЗМ И МЕЖДУГОРОДНЫЙ УЖАСИЗМ — ГЛАВНЫЕ УГРОЗЫ БЕЗОПАСНОСТИ РАБСИИ.» ЯВКА ВСЕХ СОТРУДНИКОВ СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА.
Поняв причину досады, Никита Доброумов хмыкнул.
«Вот черт!» — подумал он — «Делать мне нечего, как транжирить время на этом бессмысленном сборище. Я еще понимаю, когда пропагандистскую лапшу вешают на уши населению… Нас-то зачем агитировать? Очевидно, политотдел хочет показать, что не зря проедает свой хлеб.» Доброумов по старой привычке назвал «политотделом» службу, занимавшуюся агитацией, хотя сейчас она звалась иначе. Официально считалось, что РСБ свободна от какой-либо идеологии.
«Хорошенькое дело» — улыбнулся Доброумов — «Разве патриотизм — это не идеология? И разве от нас его не требуют? А в последнее время и рабославная религиозность тоже стала хорошим тоном. Можно подумать, религия — это не идеология, не мировоззрение… Да о какой «деидеологизации» речь? Фактически ее никогда и не было, а сейчас Медвежутин уже заявляет открыто о том, что его «национальная идея» должна господствовать в государстве. Что ж это — снова к тоталитаризму? Опять нас отвлекают от работы эти болтуны! Ладно, пойду — попробуй не пойди… А вот пусть бы они заняли мое место в лаборатории по расшифровке «Нанотеха» — посмотрел бы я на них… Да и тема лекции меня достала! Словечки «КРАЙНИЗМ» и «УЖАСИЗМ» не сходят с телеэкранов. Еще и на работе об этом слушай! А ведь это, если вдуматься, фантомы. Какие-то химеры, смесь бульдога с носорогом. Ну, что такое «крайнизм»? Кто определяет, где середина, а где край? Государство? Так бы и сказали: все, что не нравится Медвежутину, и есть крайнизм! Ведь фактически это так. А когда Медвежутин бомбит соседние страны — это крайнизм, интересно? По-моему, это не только «крайнизм», но и самый настоящий «ужасизм». Глупые словечки…»
Доброумов почему-то вспомнил, как один из монтажников рассказывал ему об изобретении новой амальгамы — сплава разнородных металлов.
«— Амальгама! Именно так. Cлова «крайнизм» и «ужасизм» — это пример амальгамы в политике. Такие политические сплавы обожал диктатор Юзеф Слатин. Он мешал в одну кучу всех своих противников — и революционеров во главе с Доброцким, и контрреволюционеров, и просто уголовников. И левых, и правых… Также и тут.» — с неудовольствием подумал Никита — «Смешали в одну кучу и вахасламских боевиков, которые убивают детей — и Союз Повстанцев, который мстит чиновникам. Среди убитых повстанцами попадались исключительные негодяи, которым я руки бы не подал… Повстанцы мстят за дело, что скрывать! А их приравняли и к вахасламским боевикам, и к фашистам. Бред! Фашисты борются за ту же же «национальную идею», что и верховник. Просто они чуть решительнее. Если такие разные группы обозначают одним словом «крайнизм» — значит это слово бессмысленно. Обвинения в «ужасизме» и того лицемерней. Любой политик использует методы устрашения и убийства, а верховник Медвежутин куда чаще остальных. У него возможностей больше. Я догадываюсь, что именно по его приказу устроили поджоги в Моксве… И такие вот люди «осуждают» ужасизм!
Никита включил электрическую кофеварку, и вновь погрузился в раздумье.
«— А разве полиция на улицах не устроила «ужасизм», не запугала население? Будь это не полицаи, а обычные грабители — удалось бы им так легко шарить по чужим карманам? Но им помогает полицейская форма, всеобщий страх перед государством. Разве это не «ужасизм»? А недавнее убийство старика на выборах — не «ужасизм»? Выходит, не в том дело, что верховник против насилия. Он хочет сделать насилие своей монополией, вот и все. Устрашая и убивая врагов, он любые попытки сопротивления объявляет «ужасизмом». Но какое моральное право он имеет на монополию насилия? Разве он избран народом? Нет, всем известно, что выборы — это фарс. Разве его идея верна? Нет, она бредова! Опираетеся, видишь ли, на «рабсийские традиции»… Традиции бывают разными! От некоторых надо избавляться. А он взял худшие из них — традиции бессловесного рабства, бесправия, нищеты и невежества. Средневековье какое-то. И они еще будут меня учить…»