Расстрельная сага
Шрифт:
Допив бутылку и искурив почти пачку сигарет, Сергей почувствовал, что хочет спать.
Выключив везде свет, Солоухов разделся и упал на софу, прикрывшись простынью.
Проснулся Сергей от звонка в дверь.
После выпитой водки болела голова. В холодильнике стояло лекарство в виде не начатого второго пузыря «Русской», но Солоухов не похмелялся. Никогда. Недомогание и головная боль после душа пройдут, и он почувствует себя нормально. Но сейчас, спросонья, состояние майора, как и, впрочем, его внешний вид, оставляли желать лучшего. Звонок настойчиво повторился. Сергей сел на край софы, надел
Солоухов открыл дверь и… увидел на пороге свою соседку с верхнего этажа, бывшую одноклассницу Катю Уманскую. Надо отметить, что в их доме и дворе жили многие одноклассники Сергея. Но Солоухов никак не ожидал увидеть соседку, поэтому непроизвольно воскликнул:
— Катя?
Реакция Уманской была адекватной. Она также удивилась:
— Сергей?
— Я! А ты…
Женщина пришла в себя быстрее майора, объяснив:
— А я слышу вчера вечером какое-то движение внизу! Сначала подумала, уж не воры ли забрались в квартиру № 4. Потом подумала: а чего там воровать? Наверное, внучка Данилыча с кем-нибудь укрылась от деда, муж-то у нее в командировке. Но голосов не слышно. Вот решила с утра заглянуть. А тут… ты! Не ожидала.
Сергей чувствовал себя неловко. Катя в школе была влюблена в него и не скрывала это, ревнуя сильного, красивого парня к соседке по парте Ульяновой. Когда Солоуховы праздновали свадьбу, Катя даже слегла в больницу. Тогда Сергей не придал этому значения. Позже, уже после развода и после того, как сама Катя вышла замуж, мать Сергея поведала сыну, как мучилась от своей любви Екатерина и как замуж пошла не по любви, а от безысходности. Но это тоже было давно. Сейчас же Солоухов не знал, что делать. Выслушав Катю, он только и смог, что растерянно произнести:
— Тут я и… и тоже не ожидал увидеть тебя.
Женщина заметила:
— Ты не болен?
— С чего ты взяла?
— Плохо выглядишь!
Сергей ответил просто и честно:
— Это оттого, что много вечером выпил. Душ приму, пройдет.
Екатерина, как-то лукаво улыбнувшись, спросила:
— Насколько помню, ты офицер?
Солоухов уточнил:
— Запаса, Катя, теперь. Майор запаса, а что?
— А то, майор, что негоже офицеру держать даму в подъезде. Мог бы и в квартиру пригласить. Все же знакомы, можно сказать, с детства. Не чужие.
Сергей ударил ладонью себе по лбу:
— Черт! С этой пьянкой совсем соображать перестал.
И пригласил Уманскую:
— Проходи, конечно, Кать. Только, сама понимаешь, в хате бардак. Я вчера так немного прибрал кое-где, но в общем…
— Я все прекрасно понимаю.
Она вошла в прихожую:
— А здесь ничего не изменилось. С того момента, как прошли поминки твоей мамы… ой, извини, Сережа, я не хотела… как-то само вылетело.
Солоухов махнул рукой:
— Да ладно, чего уж теперь. Ты права, в квартире ничего не изменилось после смерти мамы, да и кому было что-то менять?
Катя поинтересовалась:
— Скажи, Сережа, а почему ты эти пять лет не приезжал домой, ведь наверняка имел
Сергей утвердительно кивнул головой:
— Возможность имел, конечно, а вот желания… нет!
— Это все из-за Людмилы?
Майор взглянул на соседку:
— Что ты имеешь в виду?
— Сам, Сережа, знаешь, что я имею в виду. Не отпустила любовь к ней?
— Вот ты о чем. Да нет, дело не в Людмиле! Просто… просто не было желания приезжать сюда. К тому же и отпуска-то часто приходилось проводить при части! Но в конце концов, как видишь, вернулся.
— Надолго ли?
Ответил Сергей твердо, так, что Катя сразу поверила:
— Навсегда!
И добавил:
— Но что мы в прихожей? В гостиную не приглашаю, там и присесть негде, а на кухню милости прошу, если, конечно, есть время и нет риска незаслуженно быть обиженной ревнивым мужем. Насколько помню, Славик твой агрессивный мужчина, особенно в отношении меня. Интересно, он и сейчас считает, что между нами что-то было, когда я до смерти матери сюда приезжал домой?
Катя ответила:
— Некому больше ревновать меня.
Сергей воскликнул:
— Не понял! Развелись, что ли?
Уманская не ответила, так как уже прошла на кухню. И только там, убрав со стола остатки вчерашнего одинокого пиршества Солоухова, объяснила:
— Нет, Сережа, мы не развелись. Сначала родители не давали, а после их гибели, ну ты помнишь аварию?
— Помню.
— Так вот, после гибели родителей муженек о разводе слушать не хотел. Я пыталась разорвать наши узы, он бил. Всю жизнь испортил. Из-за него и детей иметь не могу, аборт заставил сделать, да врачи что-то там задели. И хотя о покойнике плохо говорить не принято, всю жизнь мне этот Славик отравил.
— О покойнике? Подожди, подожди, ты хочешь сказать, Слава умер?
— Да! Спился вконец. Двухтысячный год с дружками дня за три отмечать начал, а утром первого января вышел похмелиться да возле подъезда и упал. Сердце остановилось. И было ему тридцать восемь лет.
Солоухов протянул:
— Да… да, дела. И ты после этого…
Катя продолжила за Сергея:
— И я после этого осталась одна. Похоронила мужа как положено, отметила все принятые даты и живу одна. И знаешь, Сережа, не жалею. По крайней мере, никто не бьет, не оскорбляет незаслуженно и по пьянке. Спокойней я стала, а то до трясучки дело доходило. Иногда к утру подушка от слез мокрой была, хоть выжимай. Да и тяжко мне жизнь эта давалась, если я всегда любила тебя. Ты извини, что так прямо, бесцеремонно, но я говорю правду. Которая тебя совершенно ни к чему не обязывает и обязывать не может. Вот так.
— Только не извиняйся, Катя. Разве за любовь извиняются?
Уманская тряхнула головой, отчего ее пышные каштановые волосы разлетелись по плечам:
— Хочешь знать, когда я влюбилась в тебя?
Сергей пожал плечами:
— Обычно люди не замечают этого.
— Это случилось, когда мы еще в разных школах учились, в сквере у фонтана. Осенью, сразу после ноябрьских праздников. Не припоминаешь, что в тот вечер произошло?
— Нет.
— Ты тогда борьбой или боксом занимался и на тренировки ездил вечером, часов в пять, возвращался около восьми и всегда сквером.