Расстрельная сага
Шрифт:
— Наконец-то, мой генерал, а то твоя кошечка уже совсем заждалась. О! Цветы? Ты неотразим, Юра. Таким и должен быть губернатор!
Штерн шутливо пригрозил любовнице пальцем:
— Не передергивай, Ангелина. Не люблю я этого. Ты прибыла от силы полчаса назад и могла успеть лишь переодеться, но никак не соскучиться. А насчет губернатора ты права. Иди ко мне.
Проститутка подошла к Штерну, который тут же притянул ее к себе, схватив за выпирающие упругие ягодицы, прижав ее грудь к своей:
— Я
Женщина кокетливо наклонила голову, спросив:
— Как?
Генерал, сглотнув слюну, произнес:
— Блядью пахнет! Самкой! Шлюхой развратной. Но такой ты мне и нужна! Раздень меня. Медленно, как всегда.
Штерн закрыл глаза в предчувствии удовольствия. Куда до этой шлюхи его родной супруге. Та и в подметки ей не годилась. Поэтому-то, став губернатором, он отшвырнет от себя жену, как отработанный материал. Его досуг будут скрашивать такие, как Ангелина, только помоложе.
Глава 5
За долгие годы школа совсем не изменилась. Сергей почувствовал волнение, оказавшись в фойе здания своей юности. Здесь он проучился два года. Девятый и десятый классы, самое запоминающееся время, определившее круг его друзей на всю оставшуюся жизнь, родившее первую, к несчастью, быстро разрушенную подлым предательством любовь, обозначившее выбор профессии, да и многое другое, что в дальнейшем стало его взрослой жизнью. Солоухов стоял и смотрел на знакомые стены, знакомое фойе, переводя взгляд с раздевалки на спортзал, со спортзала на столовую.
Екатерина слегка подтолкнула майора:
— Что, Сережа, воспоминания захлестнули?
Солоухов признался:
— Да! Знаешь, у меня такое чувство, что сейчас не 2004 год, а восемьдесят третий! А наверху, в актовом зале, вовсю кружит в безумном вальсе выпускной бал! Помнишь, как это было? Девчонки, которых привык видеть в строгой школьной форме, вдруг, как в сказке, превратившиеся в настоящих принцесс; музыка; ребята в новых костюмах, немного пьяные, кто от вина, но большинство от сознания того, что стали взрослыми; выступление классного руководителя, который уже больше не мог ни делать замечания, ни ставить оценки. Потом прогулка по городу, пешком до Кремля, и веселье до рассвета. Веселье, смешанное с печалью. Этого уже никогда не вернешь!
Катя прижалась к нему:
— Ничего из прошлого не вернешь, Сережа. Пойдем в наш класс? Большинство ребят, наверное, уже там, здесь что-то никого не видно.
Сергей заметил:
— Даже уборщицы. А раньше она до закрытия спортзала в фойе находилась. Все что-то протирала своей шваброй. Как пойдем? Через раздевалку — она, по-моему, открыта — или переходом по второму этажу, мимо учительской и кабинета физики?
— Пойдем переходом, отсюда раздевалка открыта, а вот с противоположной стороны может быть закрыта. Придется возвращаться.
— Ну, идем. Ты как, в порядке?
Катя улыбнулась:
— Я-то в
— С чего ты это взяла?
— По лицу заметно, волнуешься.
— Да? Ты права, есть немного. Но это пройдет. Идем!
Под руку Сергей с Катей направились к лестнице, ведущей на второй этаж перехода от спортзала, столовой, кабинета директора, актового зала, медпункта и кабинета химии до основного четырехэтажного здания, где непосредственно располагались классы. По пути они встретили и мужчин, и женщин — выпускников, судя по внешнему виду, того же 83 года, но из других классов, не узнав их. И только подойдя к своему кабинету, на котором раньше висела табличка 10 «Д», увидели стоявшего у двери Леню Дубровцева, товарища Сергея. Тот сначала не узнал майора.
Сергей спросил:
— Дуб? Не узнаешь, что ли?
Дубровцев воскликнул:
— Солоух, Серега? Извини, Катюш. — Уманскую Дубровцев знал хорошо, ежегодно встречал ее здесь на встрече выпускников. — Откуда ты взялся, чертила? Как поступил в свою военную бурсу, так и сгинул! И ни слуху ни духу о нем. А теперь объявился. Ну, в натуре… дай-ка я тебя обниму, пропавшего!
Дубровцев сжал школьного друга в объятиях. Сдавил, желая показать силу, но, почувствовав железную упругость мышц натренированного организма офицера, удивился:
— Ты смотри, какая физическая форма?! Я каждый день железками балуюсь, на силенку не жалуюсь, а ты, Серега, покрепче будешь. Тоже спортом продолжаешь заниматься? Ты ж у нас, по-моему, классикой баловался?
— Баловался, Леня. Сейчас не балуюсь. А форма? Так я ж только уволился. И не в тылу служил.
— А где?
Солоухов улыбнулся:
— Рядом с тылом!
— Ага, рядом, заметно. Наверное, в спецназе службу тянул? Кто-то говорил, что ты и Афган прошел, и вроде как в Чечне воевал. Вот только кто говорил, не помню. Это правда?
— Правда! И Афган застал, и Чечню, будь она неладна, и еще пару-тройку «горячих точек». Но не будем об этом. Из армии я уволился, теперь такой же гражданский, как и ты.
— До больших чинов дослужился?
— Угу! До майора. Или этого мало?
— Ну, не мне судить. Я вообще не служил.
— А зря.
— Почемуй-то?
— Тебе не понять!
— Ладно, понятливый.
И только сейчас Дубровцев заметил то, как была одета и как выглядела всегда скромная, стеснительная Екатерина. И не удержался:
— Ну ни черта себе! Кать? Ты ли это?
— Что с тобой, Леня, ты же уже успел извиниться передо мной.
— Да? А точно, но как-то внешний вид твой не оценил. Сейчас смотрю и глазам не верю. Красавица! А прикид! Ты наследство получила, что ли?
За Екатерину ответил Сергей:
— Угадал, Дуб! Наследство. В виде майора Солоухова. Въехал?
Дубровцев посмотрел на друга, затем на Катю:
— Так вы, значит, теперь как бы вместе, что ли?
Сергей взглянул на женщину, кивнув на Леонида: