Расстрельное дело наркома Дыбенко
Шрифт:
Впрочем, иногда матросам других кораблей все же удавалось защитить своих офицеров от убийц с «Павла». Из воспоминаний капитана 1-го ранга Г.О. Гадда, командовавшего в те дни линкором «Андрей Первозванный»: «Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько каких-то матросов, крича: “Разойдись, мы его возьмем на штыки”. Толпа вокруг меня как-то разом замерла; я же судорожно схватился за рукоятку револьвера. Видя все ближе подходящих убийц, я думал: мой револьвер имеет всего девять пуль: восемь выпущу в этих мерзавцев, а девятой покончу с собой. Но в этот момент произошло то, чего я никак не мог ожидать. От толпы, окружавшей меня, отделилось человек пятьдесят и пошло навстречу убийцам: “Не дадим нашего командира в обиду!” Тогда и остальная толпа тоже стала кричать и требовать, чтобы меня не тронули. Убийцы отступили… Позже выяснилось, что, когда шайка убийц увидела, что большинство команды на моей стороне, она срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу.
Войдя во вкус убийств, бандиты с «Павла» продолжали подобные дела и в дальнейшем. Теперь они, однако, стали уже осторожнее и старались не оставлять свидетелей. Так несколькими днями позднее пропали без вести трюмный механик и водолазный офицер «Павла», скорее всего они также были убиты.
16 апреля «Император Павел Первый» за большие заслуги перед революцией был торжественно переименован в «Республику». Отсед
Матросы «Павла Первого» вообще трепетно оберегали свое революционное лидерство. При этом команда вскоре практически разделилась на две группировки. Часть ее, 520 человек, в апреле 1917 года объявили себя социал-демократами (т. е. большевиками и меньшевиками), остальные 400 – эсерами. Впрочем, цифра приверженцев к той или иной партии чуть ли не ежедневно менялась, так как после каждого очередного митинга матросы десятками переписывались из одной партии в другую, порой по несколько раз в день. Все большую популярность приобретали анархисты с их простыми и понятными лозунгами. В это время помимо уже знакомых нам по предшествующим событиям матросских лидеров Ховрина и Марусова выдвинулись такие матросы, как Светличный, Алпатов, Чайков, Чистяков. Заметим, что Дыбенко в лидеры революционного подполья «Павла» не попал даже в трудах историков. Да, его упоминают, как служившего на линкоре, но никогда как вожака матросских масс. На это Павел Ефимович был, похоже, без посторонней помощи неспособен.
Заметим, что тема кровавой расправы с офицерами проходит красной нитью через все первые главы мемуаров нашего героя. При каждом удобном случае Дыбенко пишет, что скоро он будет убивать офицеров. Хотелось бы верить, что это он писал фигурально…
Возникает законный вопрос, а за какие такие прегрешения жаждал наш герой обильной офицерской крови? И это при том, что в своих воспоминаниях Дыбенко не приводит нам ни одного конкретного случая издевательств офицеров над матросами, а уж тем более лично над собой. В его описании лишь общие обвинения в том, что офицеры – это офицеры, а корабельная служба тягостна и нерадостна.
Но офицеры являются офицерами при любом режиме и при любой власти, а корабельная служба одинаково нелегка и сопряжена с определенными лишениями и при царизме, и при социализме. Так какие конкретные претензии были у Дыбенко к царской власти? А собственно говоря, никаких конкретных претензий и не было, было лишь желание поучаствовать в хорошей «бузе» и заработать на этом себе авторитет среди сослуживцев, о котором Дыбенко очень страстно мечтал и которого у него, несмотря на все его усилия, так и не было. Что же касается убийств офицеров, то если бы Дыбенко был 3 марта на борту «Павла Первого», то, судя по его мемуарам, он бы с радостью помогал таскать кувалду неутомимому кочегару Руденку… Но на самом деле Дыбенко оказался хитрее.
Из воспоминаний Н. Ховрина: «Нам было известно, что жандармское охранное отделение на каждом корабле имело своих людей, и поэтому держали ухо востро. Агенты-осведомители служили вместе с нами и ничем не выделялись из общей массы. На крупных кораблях с охранкой обычно был связан и кто-либо из офицеров. У нас на “Павле” таким жандармским прихвостнем был старший штурман Ланге (лейтенант В.К. Ланге – штурманский офицер линкора “Император Павел Первый”. – В.Ш.). Этот человек, разумеется, скрывал свое истинное лицо не только от матросов, но и от командного состава: многие офицеры, даже из самых заядлых монархистов, брезгливо относились к таким типам. Осторожный Ланге однажды допустил довольно грубый промах, благодаря которому нам и удалось его раскрыть. Штурмана подвел разорванный конверт, оставленный им в офицерском гальюне. На измятом клочке хорошо были видны фамилия Ланге и штамп жандармского управления. Находка попала в руки вестового матроса, входившего в одну из наших пятерок. Он немедленно уведомил об этом своих товарищей, а связной сообщил в руководящую группу. Мы организовали наблюдение за штурманом и теми, с кем он чаще всего общался, надеясь выявить провокаторов. Однако сделать это нам не удалось. А в том, что агенты на линкоре есть, никто из нас не сомневался. Мы даже подозревали нескольких человек. Но прямых улик против них не было… Старший штурман Ланге в момент восстания был на берегу. На борт вернулся, когда все уже было кончено. Едва он появился на палубе, его окружила группа разъяренных моряков. Услышав их возгласы, Ланге понял, что ему угрожает. Он стал умолять, чтобы ему сохранили жизнь. Признался, что шпионил за матросами, но не один. – Вы и не подозреваете, кто еще ходит среди вас, – выкрикивал Ланге. В этот момент его кто-то ударил прикладом по голове. Упавшего штурмана добили. В ту минуту все считали такой поступок естественным. Лишь потом многие стали высказывать мысль, что договорить Ланге не дал один из тех, кто сам был связан с охранкой. Разоблачить этого человека не удалось».
В воспоминаниях Н.А. Ховрина обращает на себя внимание сразу несколько фактов. Во-первых, он подтверждает информацию П.Е. Дыбенко о связях Ланге с жандармами и его неофициальной деятельности на корабле как внештатного контрразведчика. Во-вторых, Ховрин утверждает, что в момент массовых убийств офицеров на «Павле» Ланге там было. По утверждению Дыбенко, тогда на линкоре не было и его. Спустя некоторое время Ланге возвращается на «Павел». Спустя некоторое время туда же возвращается и Дыбенко. Если Дыбенко действительно являлся информатором Ланге, то Ланге был смертельно опасен для Дыбенко, потому что если бы он заговорил, да еще к своим словам приложил соответствующие бумаги, то Дыбенко бы просто растерзали.
В свою очередь и Дыбенко был смертельно опасен для Ланге, так как было понятно, что он постарается уничтожить лейтенанта как можно быстрее, пока тот не заговорил. В такой ситуации задача Ланге сводилась к тому, чтобы как можно быстрее рассказать правду о Дыбенко. Задача же Дыбенко была совершенно противоположной – уничтожить лейтенанта, пока тот не открыл рот.
В рассказе Н.А. Ховрина все происходит именно в соответствии с тем, что стремились сделать и Ланге, и Дыбенко. Едва Ланге попадает к матросам, он тут же заявляет, что готов назвать имя провокатора, который находится среди них. Он готов дать информацию взамен на жизнь. При этом фраза «Вы и не подозреваете, кто еще ходит среди вас» говорит о том, что информатором являлся не какой-то безвестный кочегар или ученик машиниста, а весьма популярный и знакомый всей команде человек, которого никто никогда и не подумал считать предателем. Итак, Ланге делает свой ход первым. Еще несколько мгновений, и он может спасти свою жизнь, назвав имя провокатора. Но инициативу перехватывает противоположная сторона, и лейтенант тут же получает смертельный удар прикладом по голове. Согласитесь, чтобы хладнокровно и расчетливо убить человека прикладом, причем убить в самый нужный момент, ни раньше, ни позже, надо обладать не только огромной силой, но и определенными навыками. Разумеется, сам Дыбенко прикладом Ланге не убивал. Во-первых, у него не было таких навыков, а во-вторых, он был весьма заметной фигурой на корабле, чтобы стоявшие вокруг матросы не увидели, кто именно убивает. В-третьих, убив Ланге, Дыбенко бы просто подставился.
Однако навыки подобных убийств имелись у уже известного нам кочегара Руденка, который, как мы помним, ходил и убивал попавшихся ему на пути офицеров чугунной кувалдой. При этом бил всегда именно по голове. Именно кочегар Руденок являлся для убийства Ланге идеальной фигурой. Было очевидно, что матросы воспримут еще одно его убийство как данность – всем известный кочегар-садист кончает в порыве злости еще одного золотопогонника. Ну поторопился, ну погорячился. Ну это же Руденок, что с него взять!
Вполне возможно, что ситуация развивалась следующим образом. Узнав о прибытии Ланге на корабль, Дыбенко срочно находит Руденка и уговаривает его, за некие будущие преференции, совершить еще одно убийство. Условие одно – убить лейтенанта следует немедленно, пока Ланге не начал порочить некоторых честных людей. Уговаривать Руденка долго не пришлось. Кувалды под руками не оказалось, и Дыбенко сунул палачу винтовку.
Я не поверю, что матросы не видели, кто именно долбанул Ланге по голове прикладом. Все всё видели. Но так как Руденок не мог быть провокатором, в силу своей дебильности, никто ничего доказать и не смог. Думаю, что данную ситуацию хорошо понимал и Н.А. Ховрин. Поэтому он и говорит о естественности такого поступка для садиста Руденка. При этом активисты были весьма раздосадованы тем, что провокатор ускользнул у них из рук.
Что касается садиста с линкора «Император Павел Первый» кочегара Руденка, то во время допроса в мае 1938 года Дыбенко, рассказывая о своих художествах во время Гражданской войны, неожиданно проговорился, выдав следующую фразу: «С 1918 со мной на фронтах были мои верные товарищи, которых я знал еще по службе в царском флоте – матросы Омельчук, Пиянский и Руденок. На них я мог положиться как на самого себя». Руденок – фамилия не слишком распространенная, поэтому с большой долей уверенности мы можем утверждать, что верным товарищем, на которого он мог положиться «как на самого себя», был уже известный нам неутомимый убийца с линкора «Император Павел Первый» кочегар Руденок. Становится понятной и та причина, по которой Дыбенко так приблизил к себе палача Руденка. После окончания Гражданской войны следы кочегара-садиста навсегда теряются в круговерти Гражданской войны.