Расстрелянная корона. Книга 1
Шрифт:
– Не за что.
– А вы, Федор, коренной петербуржец? – осведомилась Адина.
– Нет, издалеча я. В столице второй день.
– Что же вас заставило приехать в Петербург? Поиск работы? Или что-то иное?
– Заставило? – Федор усмехнулся. – Меня, красавица, никто и ничто не может заставить делать что-либо. Потому как я человек вольный, и работа мне не нужна. А в Петербург я приехал жить. Город большой, столица.
– А кто вы по профессии? – спросила Бранд.
Федор, которому
– Я отвечу, но это будет последний раз.
– Да-да, конечно, извините. – Мария растерянно теребила в руках платок.
– Я крестьянин. Почитай, всю жизнь работал на земле. Батрачил сутками напролет на новоявленного помещика за угол и скудную кормежку. Дитем еще познал, что такое кнут. А как мать померла, замученная хозяином, так я этого гада прибил и подался в город. Ну а сейчас вот перед вами, в Петербурге.
– Сколько же вам пришлось пережить? – воскликнула Адина, с искренним сожалением глядя на этого мужчину, который внезапно ворвался в ее жизнь.
– Да уж, пришлось помаяться. Но все это в прошлом. Сейчас у меня другая жизнь.
Хозяйка квартиры спохватилась:
– Господа, может, чаю?
Адина поддержала ее:
– Да, конечно, чай сейчас будет в самый раз. Я помогу тебе, Мария.
Женщины ушли, за ними гостиную покинул и Анатолий.
Якубовский достал коробку папирос.
– Покурим?
– Можно, – согласился Волков.
– Тогда пройдем в кабинет?
– Мне все равно.
– Пойдемте. Вам не понравилось, что мы задавали вопросы, но вы ответили на них. Теперь я готов выслушать ваши. Ведь они у вас есть, не так ли?
– Есть.
– Вот и поговорим. Прошу!
Якубовский провел Федора в кабинет. Там они сели в мягкие кресла у небольшого резного столика на гнутых ножках, закурили.
– Слушаю вас, Федор Алексеевич.
– Откуда отчество узнали? – Волков сощурил глаза.
– Так вы сами его называли Анатолию, а он мне сказал.
– Верно, называл. Мне на «вы» общаться непривычно…
Якубовский махнул рукой:
– Пустое, давай на «ты».
Волков выпустил к потолку облако дыма.
– Я гляжу, тут у вас будто артель. Почему так? Или вы все родственники? Но и они вместе собираются, только если беда какая приключится. Непонятно мне это. Анатолий и Мария говорили, что вы товарищи. Но, опять-таки, приятели приходят и уходят, а у вас вроде как все дома.
Якубовский улыбнулся:
– Мне понятен твой вопрос, Федор. Да и твое недоумение тоже. Постараюсь объясниться, но для этого мне надо кое о чем спросить тебя. Позволишь?
– Валяй, – снисходительно разрешил Федор.
– Что ты слышал о революционном движении в России?
– Чего? – не понял Волков.
– Ну, о революционерах, народовольцах, людях, желающих изменить жизнь в государстве?
– О народовольцах слыхал. Они прибили царя Александра Второго, так?
– Ну, в общем, да.
– Еще на селе говорили, что революционеры устроили крушение царского поезда где-то под Харьковом.
– А вот это уже сплетни. Неправда. К случаю с крушением царского поезда у Борок революционно настроенные организации отношения не имеют.
– Ну и ладно. Мне без разницы.
– Без разницы? – Якубовский впился в глаза Волкова. – Но ты же сам говорил, что ненавидишь полицейских, чиновников, богатеев, что убил человека, заставлявшего тебя работать на него и замучившего, извини, твою маму. А если так, то тебе не без разницы, что происходит в обществе.
Волков выдержал взгляд Якубовского, затушил в пепельнице окурок и спросил:
– На что ты, Леонид Владимирович, намекаешь?
– На то, что ты создан для борьбы с несправедливостью. Жизнь сделала тебя таким. Я не прав?
– Может, и прав, но я приехал в Петербург жить, а не бороться не пойми за что. Я свое отбатрачил, стал вольным, ни от кого не зависящим человеком.
– Тогда зачем ты встал на защиту Анатолия? Посмотрел бы со стороны, как городовые арестуют его, побьют да в околоток отправят, и пошел бы в трактир.
– Чего сразу в трактир? Запах чуешь?
– Есть немного.
– Да ладно, немного. Прет, наверное, на всю хату?!
– Ты не ответил на вопрос.
– Ответил. Еще в гостиной. Я не люблю полицейских.
– Нет, Федор, меня ты обмануть можешь, а себя нет. В тебе живет дух бунтаря, и от этого никуда не деться. Спокойная жизнь не для тебя. Вот скажи, в трактире, хорошенько выпив, ты ведешь себя мирно?
– Когда как.
– А если кто-то заденет тебя или оскорбит? Пропустишь? Смиришься?
– В морду дам.
– А если обидчик-хулиган окажется сильнее тебя или же их будет много?
– Тогда мне дадут в морду. Но потом все одно встречу и верну должок.
– Вот, Федор. Это и есть бунтарство.
– Ну и пусть. Что из того?
Якубовский тоже затушил окурок, поднялся из кресла, прошелся по комнате.
– Вот и мы, Федор, по духу тоже бунтари.
– И Адина?
– Да. Не смотри, что она хрупкая. Ада сильна убеждениями.
– Какие у нее могут быть убеждения? Сколько ей лет? Семнадцать?
– Восемнадцать. Но это не имеет никакого значения. Как и то, что она из богатой семьи. Ее отец Натан Давидович Глозман – известный в городе ювелир.
– Ювелир? – с интересом переспросил Федор. – Впрочем, да, я видел вывеску с этой фамилией. Хорошо, что он по этой части.