Расстрелянная корона. Книга 1
Шрифт:
– Что ж, подумаем, посмотрим. Вы подготовьте свои соображения по данному вопросу.
– Подготовлю, ваше величество.
– Не смею больше вас задерживать. До свидания. Успехов вам!
– До свидания, ваше величество.
Проводив министра финансов, Николай задумался. Он вспомнил, как тяжело далось ему принятие решения о денежной реформе. Большинство членов Государственного совета выступало против этого нововведения.
А что будет, если попытаться установить государственный контроль над предприятиями? Никакой оппозиции не потребуется, нерадивые владельцы заводов, фабрик, мануфактур сами поднимут
В конце лета 1897 года Николай посетил Варшаву. Этому предшествовал ряд мер, свидетельствующих о желании царя смягчить ту вражду, которая господствовала в русско-польских отношениях после восстаний 1830–1831 и 1863 годов.
Государь приказал отменить особый налог с землевладельцев польского происхождения. Николай разрешил произвести сбор средств на памятник Адаму Мицкевичу и установить его в Варшаве. А ведь этот человек, один из величайших поэтов эпохи романтизма, был врагом России, видным деятелем польского национально-освободительного движения. Он активно боролся за государственный суверенитет Польши. Варшавским генерал-губернатором в 1895 году вместо графа Шувалова был назначен князь Александр Константинович Имеретинский, куда более мягкий по характеру. В учебных заведениях было отменено обязательное посещение православных богослужений представителями иных вероисповеданий.
Свою роль сыграл и франко-русский союз. Поляки категорически придерживались ориентации на Францию.
Императорская чета прибыла в Варшаву 19 августа. Местное население встретило Николая так, как никакого другого русского монарха. Торжественно, с флагами, иллюминацией, шпалерами войск, при стечении большинства населения во главе с местной аристократией.
Польская газета писала по этому поводу: «Мы прошли через тяжелую школу и пришли к выводу, что можно быть хорошим поляком, оставаясь лояльным гражданином Русского государства… В нашем энтузиазме нет никаких иллюзий, никаких излишних надежд, ни мечтаний».
В стане же российской оппозиции, в кругах левой интеллигенции с недовольством упоминались варшавские торжества, неожиданные для многих.
Государь пробыл в Варшаве четыре дня. Он принимал представителей польского общества, благодарил население за теплую встречу и выражал дружественные чувства.
В своем рескрипте князю Имеретинскому Николай написал: «Мои заботы о благе польского населения – наравне со всеми верноподданными державы русской в неразрывном государственном единении».
Этим российский император показывал, что, смягчая репрессивную политику, меняя тон в отношениях с поляками, он не допускал никаких перемен по существу. Как и его отец, Николай стоял за сосредоточение власти в центре, против обособления отдельных частей империи.
В январе 1897 года новым министром иностранных дел был назначен граф Михаил Николаевич Муравьев, бывший российский посланник в Копенгагене. Как и Лобанов-Ростовский, он считал, что центр тяжести внешней политики России следует перенести на Дальний Восток, предполагал развивать русскую экспансию в Корее. Позже по поручению императора Муравьев выступил с предложением о созыве международной конференции по
Весной 1897 года с ответным визитом в Санкт-Петербург приехал император Франц-Иосиф. Между Австро-Венгрией и Россией было заключено соглашение, на десятилетие определявшее ход событий на Ближнем Востоке. Интересы этих держав на Балканах сталкивались неоднократно, и примирить их было трудно. Однако в ходе переговоров почва для временного соглашения все же нашлась к великой тревоге Англии. Убедившись в том, что Россия не намерена захватывать Босфор, Австро-Венгрия подписала соглашение. Австро-русское сотрудничество сразу же сыграло значительную роль в деле безболезненного прекращения греко-турецкой войны.
В конце июля в Россию приехал кайзер. Николай встретил его в Кронштадте. В Петергофе по случаю визита высокого гостя была устроена иллюминация. В Красном Селе Вильгельм Второй присутствовал на военном смотре. Там же состоялось пожалование кайзера в адмиралы российского флота.
Германский монарх, опираясь на добрые личные отношения с Николаем, еще не оставлял надежды оказать на него политическое влияние. В Петергофе Вильгельм поднял вопрос о предоставлении Германии корабельной стоянки и угольной станции в Китае, а именно в бухте Киао-Чао. По соглашению с китайским правительством русские суда имели право зимовать там.
Статс-секретарь по иностранным делам князь Бернгард фон Бюлов, сопровождавший кайзера, осведомился:
– Не возражает ли император против того, чтобы германские суда в случае необходимости и с разрешения русских властей заходили в бухту Киао-Чао?
Николай улыбнулся и ответил кратко:
– Возражаю.
Вильгельм понял, что давление на Николая не принесет нужных результатов, и сменил тему.
Через две недели по окончании визита германского императора Николай встречал третьего высокопоставленного гостя, французского президента Феликса Фора. Петербургские обыватели шумно чествовали моряков французского флота под звуки «Марсельезы», кричали «ура». Русскую интеллигенцию прельщало то, что они могут приветствовать представителей не монархии, но республики. На этой встрече 14 августа было впервые заявлено о существовании франко-русского союза.
Осенью того же года в Китае, в провинции Шандунь, недалеко от Киао-Чао китайцами были убиты два германских миссионера. Вильгельм Второй не замедлил воспользоваться этим поводом и потребовал отправки военных судов в Китай. Канцлер Гогенлоэ посоветовал ему сначала запросить разрешения России. Вильгельм телеграфировал непосредственно Николаю. Он писал, что хотел бы послать германские военные суда в Киао-Чао, дабы покарать убийц миссионеров, так как это единственный пункт, откуда можно добраться до преступников.
Николай ответил: «Не мне одобрять или осуждать отправку судов в Киао-Чао. Наши суда только временно пользовались этой бухтой. Опасаюсь, что суровые кары могут только углубить пропасть между китайцами и христианами».
Российский император не мог разрешить Германии посылать суда в порт суверенного государства. Смысл телеграммы в этом и состоял.
Однако германское правительство истолковало текст по-своему, как разрешение отправить эскадру в Киао-Чао и даже устроить там настоящую стоянку для германских судов. Это вызвало первую крупную размолвку между Николаем и Вильгельмом.