Рассвет над Деснянкой
Шрифт:
Когда первый раз увидели их в солдатской форме, так и зарделись, засмущались, сердечки заёкали, затрепетали. Поняли, душой поняли, сердцем девичьим поняли, что не зря о них думали, ждали, в мыслях были вместе. А вот теперь, сегодня должно всё решиться, определиться. Потому и волнение. Не каждый же день такие серьёзные дела делаются.
– Марфа, сестричка, идут! – Глаша забегала по избе, не знала, за что взяться, что делать. – Ой, боженьки, идут, иду-у-ут.
– Может, на улку, там встретить? – старшая не меньше младшей волновалась. – Хотя ладно, садись на скамейку, сидим. Всё ли правильно у нас, а, сестричка? – с волнением в очередной раз окинула взглядом хату.
– Ты только не волнуйся, Марфушка, не волнуйся. Всё хорошо у нас, всё хорошо.
– А я и не волнуюсь. Это ты волнуешься.
– Ой, что сейчас будет? – Глафира зажала рот ладошкой, с волнением уставилась на входную дверь.
Вот парни мелькнули в окне, в сенях послышались их шаги, голоса.
– Господи, спаси и помилуй, – успели перекреститься, прежде чем дверь открылась и на пороге появился Данила.
За ним, будто стесняясь, вошёл Ефим, снял шапку, поздоровался первым.
– Ну, здравствуйте, соседушки наши ненаглядные, – и протянул руку сначала Марфе, а потом и Глашке.
– А я вас обниму да поцелую, – Данила сгрёб Глашку, но та увернулась, и поцелуй пришёлся в щёку.
– А сейчас дайте мою Марфушку, золотце моё, иди ко мне, – обнял девушку, поцеловал в губы. – Вот об этом дне я всё время и мечтал, – и довольный сразу сел за стол.
– Проходите, проходите, гостьюшки дорогие, – Марфа принялась приглашать парней за стол, хотя Данила уже сидел там. – Проходи, проходи, Ефимушка, садись вот сюда.
Парни сели, девушки принялись бегать за ширму и обратно к столу.
– Не обессудьте, чем богаты, тем и рады, гости дорогие, – Марфа никак не могла отойти от поцелуя Данилы, смущалась. – Вот, угощайтесь, чем Бог послал.
– Спасибо ему: есть что съесть.
Наконец, первая суматоха прошла, все расселись за столом, налили по чаркам наливочку, чокнулись, выпили за встречу.
– Вот и ладненько, – Ефим с аппетитом принялся закусывать.
– Вы ешьте, ешьте, – девушки пододвигали парням чашки, строго следили, чтобы на столе хватала закуски.
– Зря вы так, девчонки, – Данила с полным ртом стал успокаивать хозяек. – Если честно, то мы с Фимкой уже с неделю хорошо не ели. Всё прихапками, и что под руку попадёт. Так что вы зря нас заставляете, тут просить нас не надо.
– Ага, – Ефим разлил вновь наливку. – Давайте за вас, хозяюшки и соседушки вы наши дорогие. За то, что дождались нас, за родителями нашими ухаживали, доглядели их, по-человечески, по-христиански проводили на тот свет. Им – царствие небесное, а вам, девчата, огромное солдатское спасибо, и дай Бог здоровья и счастья.
– За вас, красивых и самых лучших, – поддержал Данила и добавил: – За тебя, Марфушка, золотце моё. И за тебя, Глашенька, дай вам Бог здоровья.
– И за вас, Ефим Егорович, и за вас, Данила Никитич. Слава Богу, вернулись живыми и здоровыми. С возвращеньицем вас!
Сёстры не пили, только пригубили да отставили чарки, подперев голову руками, с умилением наблюдали за гостями.
– Какие вы стали, – Ефим отодвинул чашку, прижался спиной к стенке, с любопытством уставился на девчонок. – Уходили, дети детьми были. А сейчас, смотри, Данилка, какие красавицы перед нами сидят.
– А то! – наклонившись, Данила попытался обнять Марфу, но та резко отстранилась. – Да за такую красоту опять на немецкий штык пойти можно, Фимушка!
– Вот это не надо, – Глаша посмотрела на Ефима, потом перевела взгляд на Данилу. – Вернулись с войны, и слава Богу. Живите рядышком с нами, жертв, Данилушка, нам не надо. Вы нам живые нужны.
– О-о! Ты как будто сватаешь нас, а, Глаша?
– Ну, зачем же? – Марфа поддержала сестру. – Вы нам и так не чужие. Вот будете рядом с нами, а нам большего счастья и не надо.
– Нам и так к вам в нахлебники набиваться, – Данила достал кисет, принялся, было, крутить самокрутку. – Или в примаки. Зима на пороге, а нам работа не светит в ближайшее время. Нет работы, нет и хлеба, вот такая жизнь.
– Чего ж так? – спросила Глаша. – А винокурня? А конюшня пана Буглака?
– Да-а с новым управляющим поговорили по душам, – Ефим не стал раскрывать весь разговор с панычом, отделался намёком. – Дорога к пану заказана, вот так-то вот.
– Вы уже успели поговорить с Семёном Казимировичем? – в глазах Марфы мелькнуло удивление, больше похожее на испуг. – И что вам этот чёрт плюгавый сказал?
От Ефима не ускользнуло выражение лица девушки.
– А ты чего испугалась-то, а, Марфа?
– Он прохода нам не даёт, – на помощь сестре пришла Глаша. – Как не стало управляющего Функа Рудольфа Францевича, так этот появился, и норовит к нам пристать.
– Прямо напасть на нашу семью эти Буглаки, – Марфа всхлипнула, приложила кончик платка к глазам. – То мамку с папкой, то до нас уже добрались, сволочи окаянные.
– Ага, прохода не даёт. Уже боязно одной в лес выйти: вдруг чёрта этого плюгавого повстречаешь? – Глафира расплакалась вслед за сестрой. – А заступиться за нас некому. Он знает, вот и пристаёт.
В избе наступила тишина, только слышно было, как всхлипывают девушки да шмыгают по-детски носами.
Парни сидели, наклонив головы. Данила крутил в руках незажжённую папиросу, Ефим мял шапку. Через открытую форточку доносилось чирикание воробьёв, не ко времени пропел петух.
– Слышишь, Данилка? Пойдём-ка выйдем, – дернув за рукав друга, Ефим поднялся из-за стола. – Вы нас, девчата, извините, мы сейчас.
Вышли во двор, Данила сел на чурбачок, на котором колют дрова, принялся прикуривать. Ефим остался стоять, крутил головой, осматривал постройки, чистый, ухоженный двор, покосившийся плетень своего огорода.