Рассвет над волнами (сборник)
Шрифт:
— Я чувствую себя ею в душе, — сказала Амалия. — Это трудно компенсировать кружком живописи и подобными занятиями.
Он замедлил шаг, оглянулся и сказал:
— Удивительно! Живем оба на Якорной улице, а так редко беседуем. Изолированность современной жизни — об этом только и слышишь целыми днями. Я это чувствую на собственной шкуре.
— Никуда не денешься, — улыбнулась Амалия. — Есть люди, которые перестали ходить в кино с тех пор, как у них появился телевизор. Спектакль, который смотришь коллективно, сближает людей, не так ли? В селах люди выходят во дворы, что-то одалживают друг другу, сочувствуют, если у соседа лиса перетаскала кур.
— Я и не думал, что ты так хорошо знакома с деревенской жизнью, —
— Мы ничего не знаем друг о друге, — продолжала Амалия. — Это тоже свидетельство…
Ион Джеорджеску-Салчия уловил в тоне, каким она это сказала, какую-то покорность, но клокотавшее у него в душе упоение своей, пусть маленькой, известностью, не располагало к сочувствию. Чтобы отвлечь Амалию от грустных мыслей, он решил перейти на более прозаическую тему:
— Тебя застала гроза в городе?
— Да, я ходила за покупками.
— Какое неудачное стечение обстоятельств! У товарища Думитреску первый выход в море, а тут гроза. Возможно…
— Считается, что слово «моряк» автоматически ассоциируется со штормами и грозами, — пошутила Амалия. — Я. поняла, что ему это нравится. К тому же гроза была непродолжительной. Ну, вот мы и пришли.
— Так быстро! — с искренним сожалением сказал Джеорджеску-Салчия.
— Благодарю за журнал, и еще раз примите мои поздравления. До встречи в школе.
Иои Джеорджеску-Салчия остался стоять на месте, провожая взглядом удалявшуюся Амалию. Костюм подчеркивал стройность ее фигуры. «Я бы не сказал, что она очень страдает, — подумал он. — Такая энергичная, красивая… Сюжет для романа. Для пережитого в действительности романа», — добавил он про себя, почувствовав внезапный прилив вдохновения, но почему-то повернул не домой, а к тонувшей в голубом свете скале у набережной.
Ему не хотелось идти домой. И не потому, что он боялся утратить вдохновение. Он считал, по крайней мере так он объяснял это себе, что необходимо собрать энергию воедино для большого рывка. Надо аккумулировать мысли и впечатления, спрессовать эмоции реальные и вымышленные и, набравшись сил, изложить все на бумаге.
Как можно в такой вечер сидеть дома? Вечер, переполненный событиями, которые его волновали, освобождали от затянувшейся депрессии. За один-единственный день и впечатляющий спор с Адамом, и появление в журнале его рассказа, и эта красивая, интеллигентная, немного грустная женщина, которая ждет выхода его книги.
По пути к скале, обходя зеркальные островки воды на тротуаре, он думал о том, как посвятит книгу Амалии, как будет для нее писать главу за главой. Она станет не только первым читателем его романа, но и литературным персонажем, так много значащим в жизни писателя, женщиной, вдохновляющей его на творческий труд. Паула добровольно отказалась от этой роли, а может, была неспособна играть ее. Как жаль! Если бы Паула могла это понять, она была бы рядом с ним, вселяла в него уверенность, ждала с нетерпением каждую страницу его романа, чтобы сразу прочитать…
Нет, она не смогла бы. Роман для нее — это то, за что платят, и не больше. Хорошо, что все это позади. И глупо огорчаться по этому поводу, радоваться надо. Да, надо отпраздновать уход Паулы. Это лучше, чем смотреть на серебристую, словно одуванчик, голову дедушки Эдуарда. Почему он должен жертвовать своим временем, так необходимым ему сейчас, ради того, чтобы избавить кого-то от одиночества, хотя бы на время? Пусть его оставит в покое этот бывший лаборант. Ну а если оставит, что ждет его дома, в пустой двухкомнатной квартире? Джеорджеску-Салчия вспомнил, что читал когда-то роман одного знаменитого автора, в котором главный герой, писатель, жил на фешенебельной вилле. У него был просторный кабинет, мягкая мебель, обитая натуральной кожей, и так далее. Там же, в кабинете, размещался его сногсшибательный бар, чтобы в перерывах наливать виски со льдом…
— Что желаете, товарищ учитель? — спросил подошедший официант.
— Виски со льдом! — бросил Джеорджеску-Салчия, не глядя на официанта, удивленного непривычным заказом, и стал задумчиво мять журнал с видом человека, ведущего скромный образ жизни, но изредка позволяющего себе небольшие шалости.
Глава 4
«МО-7» шел навстречу волнам на отработку учебно-боевых задач. Нуку стоял на мостике. Ветер бил прямо в лицо, вызывая удивительное чувство — радость плавания. Что это такое — радость плавания? Состояние души? Желание слышать учащенное биение сердца? Чувствовать себя свободным, ощущать уверенность, оставаясь один на один с этой изменчивой стихией — морем? Ищешь точку опоры, потому что палуба вдруг уходит из-под ног, цепляешься руками за холодный поручень и чувствуешь, как вибрирует машина в тысячу лошадиных сил. Волны, захлестывающие носовую часть, обдают тебя брызгами, оставляя на губах соленый привкус.
Корабль с математической точностью шел к цели, обозначенной на карте крохотной точкой. Лейтенант Пэдурару вышел из штурманской рубки и, с силой захлопнув дверь, поглубже надвинул фуражку. Он сделал два шага по командирскому мостику и хотел приложить руку к козырьку, как вдруг корабль резко накренился. Офицер едва успел ухватиться рукой за борт.
— Метеосводка сообщает, сила ветра возрастает, — неестественно громко доложил он.
Командир корабля капитан второго ранга Якоб стоял, держась одной рукой за хромированный поручень прикрепленный к высокому откидному стульчику справа от штурвального. Услышав сообщение лейтенанта, он улыбнулся и взял микрофон:
— Внимание всему экипажу! Принять необходимые меры в связи с ухудшением погоды. Проверить крепление палубных объектов и герметичность иллюминаторов.
Словно в подтверждение слов командира прямо по курсу поднялся высокий водяной вал, со всей своей исполинской силой обрушился на обшивку корабля, на палубные надстройки и, ударившись о них, рассыпался на холодные пенистые ручейки, стекающие по палубе.
— Принеси мне плащ с капюшоном, — приказал Якоб вахтенному, маленькому матросу с проницательным взглядом.
— Пойду и я что-нибудь поищу, — сказал Нуку.
Якоб усмехнулся:
— Придется. Кто же знал, что тебя ждет сегодня? Спустись вниз, там должна быть накидка.
Спускаясь по трапу, Нуку пожалел, что не взял с собой плащ-накидку. Но когда он выходил из дому, было ясно. Кто мог подумать, что начнется гроза, и море заштормит. Он открыл шкаф в своей каюте — утром у него не было времени заглянуть туда — и обнаружил там плащ с капюшоном из искусственной кожи. Примерил его — плащ оказался впору. Нуку сунул руки в карманы и нащупал там какую-то бумажку. Вынул ее. На бумажке было написано: «Диана. Отель «Палас». А еще номер телефона. Плащ, конечно, принадлежал бывшему помощнику командира корабля. Нуку усмехнулся: помощник оставил ему должность, каюту, плащ и… Диану из отеля «Палас». Положил бумажку обратно в карман, решив, что она тоже часть имущества помощника. Нуку попробовал угадать, кто такая Диана: блондинка или брюнетка, туристка или служащая Национального бюро по туризму? А может, это старая знакомая бывшего помощника, которой он должен был позвонить по делу? Будь Никулеску повесой, ухлестывающим за туристками на пляжах в свободное время, зачем бы ему тогда держать эту записку в кармане дождевика?