Рассвет
Шрифт:
Эдвард ответил негромким ласковым смехом.
— Грустно? Человека менее склонного сейчас грустить я даже представить не могу. Невозможно. Кто еще получил все, о чем только мечтал, и в придачу все, о чем мечтать не смел, — да еще в один день!
— Уклоняешься от ответа?
Он коснулся ладонью моей щеки.
— Кожа теплая.
Похоже, что так. Ведь его руки теперь тоже теплые. Не обжигающие, как у Джейкоба, а приятные. Как надо.
Эдвард медленно провел пальцем от моего подбородка к шее, потом к талии. Я
— И ты мягкая.
Его прикосновения казались атласно-гладкими. Да, он прав. Мягко.
— А насчет запаха я тем более не жалею. Помнишь, как пахли те туристы в лесу?
— Стараюсь не вспоминать.
— Теперь представь, что ты их целуешь.
В горле полыхнул огонь, как будто шарик с нагретым воздухом лопнул.
— Ой!
— Вот именно. Так что жалеть мне не о чем. Я наполнен радостью до краев. Нет в мире никого богаче меня.
Я хотела возразить, что знаю по крайней мере одного, но губы внезапно нашли занятие поважнее.
Когда прудик стал жемчужным в рассветных лучах, у меня назрел еще вопрос.
— Сколько так будет? Вот смотри, Эсми с Карлайлом, Эм с Роуз, Элис и Джаспер — они же не закрываются на весь день в комнате… Они все время на виду, в одежде. Получается, когда-нибудь желание утихнет? — Я обвилась вокруг него (а раньше бы не сумела), пытаясь наглядно показать, что имею в виду.
— Трудно сказать. По-разному, у кого как. А ты ни на кого не похожа. Новорожденный вампир кроме жажды поначалу ничего испытывать не способен. К тебе это не относится. Через год у обычного вампира просыпаются и другие желания. Они, как и жажда, никогда не утихают до конца. Вопрос в том, чтобы научиться их совмещать, управлять ими, выделять главное…
— Сколько по времени?
Эдвард улыбнулся, слегка сморщив нос.
— Самый тяжелый случай у Эмметта с Розали. Лет десять я и на пять километров к ним подойти не мог. Даже Эсми с Карлайлом с трудом их переваривали. В конце концов, сладкую парочку отселили. Эсми построила им отдельный дом. Роскошнее, чем этот, — Эсми понимает, какие у Розали вкусы, а какие у тебя.
— Десять лет, говоришь? — Разумеется, Эмметту с Розали до нас далеко, но называть более долгий срок было бы слишком самонадеянно. — И все придет в норму? Как у них?
Эдвард не сдержал улыбку.
— Не знаю, что ты имеешь в виду под «нормой». Ты же видела, родные живут совершенно обычной жизнью. А вот по ночам ты спала. — Он подмигнул. — Когда не приходится тратить время на сон, остается уйма свободного времени. На все желания хватит. Поэтому я лучше всех играю на пианино, больше всех (за исключением Карлайла) прочитал книг, изучил кучу наук и говорю на стольких языках… Эмметт будет тебе вешать лапшу на уши, что без чтения мыслей я ничего такого бы не добился, однако на самом деле у меня просто был вагон и маленькая тележка свободного времени.
Мы хором рассмеялись, и дрожь от смеха передалась нашим сплетенным воедино телам, направив диалог совсем в другое русло…
25. Услуга
Впрочем, совмещать желания и выделять главное я начала учиться уже (как мне показалось) через миг. Эдвард помог.
Одним единственным словом.
— Ренесми…
Я вздохнула. Скоро она проснется. Сейчас, наверное, часов семь. Будет ли она искать меня? Я вдруг застыла, парализованная страхом. Какой мы найдем ее сегодня?..
Эдвард почувствовал, что мыслями я уже не с ним.
— Все хорошо, любимая. Одевайся, и через две секунды мы будем там.
Я, наверное, напоминала персонаж из мультика: вскочила, оглянулась, бросая взгляд на его распростертое тело, тускло мерцающее в рассеянном свете, потом снова на запад, где в большом доме дожидалась Ренесми, опять на него, на нее — голова вертелась, как флюгер. Эдвард смотрел с улыбкой, но без смеха — сильный характер.
— Главное — найти равновесие, любимая. А у тебя так хорошо получается, что еще совсем чуть-чуть, и все встанет на места.
— Ночь ведь принадлежит нам, да?
Улыбка стала шире.
— Думаешь, в противном случае я стал бы спокойно смотреть, как ты одеваешься?
Вот на этой мысли я и продержусь до вечера. Упрячу подальше огромное всепоглощающее желание и буду хорошей… нет, язык не поворачивается. Ренесми — самая настоящая, реальная, осязаемая часть моей жизни, — а я все никак не осознаю себя матерью. Впрочем, у других обычно есть аж девять месяцев, чтобы свыкнуться с мыслью. Мой же ребенок растет не по дням, а по часам.
При воспоминании о том, как стремительно протекает ее жизнь, ноги сами понесли меня вперед. Я влетела в резные двери гардеробной, не успев перевести дух, и ахнула от изумления, увидев дело рук Элис. А ведь думала набросить первое что под руку попадется… Сейчас, разбежалась!
— Что здесь мое? — напряженно прошептала я. Гардеробная и впрямь выглядела больше спальни по размеру. Не исключено, что больше всех остальных комнат в доме вместе взятых, — утверждать не берусь, пока не измерю шагами. В голове мелькнула картинка: Элис уговаривает Эсми послать к чертям классические пропорции, чтобы втиснуть это монструозное сооружение. Интересно, как Элис выиграла спор?
Передо мной простирались бесконечные ряды девственно белых одежных чехлов.
— Если не ошибаюсь, твое все, кроме этой стойки, — Эдвард коснулся вешалок, закрывающих кусочек стены по левую сторону от двери.
— Целиком?!
Он пожал плечами.
— Элис… — произнесли мы хором. Только у Эдварда получилось объяснение, а у меня — ругательство.
— Отлично. — Я потянула язычок «молнии» на ближайшем чехле — и зарычала сквозь зубы. Вечернее шелковое платье в пол. Нежно-розовое.