Растерзанное сердце
Шрифт:
Как только включили электричество, Бэнкс немедленно осмотрел остальную часть коттеджа и вскоре понял, что если у Ника и были с собой какие-то личные вещи, то все они пропали — за исключением его одежды, туалетных принадлежностей и нескольких книг. В частности, не было бумажника, мобильника, не было ничего, на чем стояло бы его имя. Одежда мало о чем говорила. Никаких изысков, повседневные шмотки: недорогие рубашки, серый пиджак в мелкую полоску, рабочие штаны, джинсы «Левайс» — и практически все. Среди туалетных принадлежностей нашлись лекарства: видимо, Ник страдал (или воображал, что страдает) изжогой и несварением желудка, если судить по всевозможным антацидным средствам, которые он с собой
В Национальной полицейской компьютерной базе не оказалось никаких данных относительно этой машины, добавила Уинсом, значит, ей придется узнавать подробности в агентстве регистрации автомобилей в Суонси, как только она сумеет кого-нибудь там отыскать, что не так-то просто сделать в выходные. При необходимости можно было бы обратиться в Национальную базу ДНК, где хранятся образцы генетического материала не только осужденных преступников, но и вообще всех, кто когда-либо подвергался аресту, даже если потом был оправдан. Общественность возмущалась таким ограничением свободы личности, но эта база данных уже не раз оказывалась полезной при идентификации тел, а также во многих иных случаях.
Выяснить, кто такой был этот Ник, ничего не стоило, но кто-то затруднил им опознание, и Бэнкс задавался вопросом — зачем. Возможно, установив личность жертвы, полиция быстро выйдет на убийцу? Может быть, преступнику нужно было выиграть время, чтобы скрыться?
Очевидно, Ник пользовался только одной спальней из двух. В другой даже не были застелены кровати. Бросив взгляд, Бэнкс заключил, что на обеих половинах двуспальной кровати ночевали, но, может быть, этот Ник просто ворочался во сне, как медведь? Питер Дарби уже сделал все нужные фотографии в этой комнате, и криминалисты паковали постельное белье, чтобы передать его на анализ. В ящиках у кровати не нашлось ни единого презерватива, вообще не обнаружилось ничего, что указывало бы на то, что представлял собой этот таинственный Ник, — за исключением книги в бумажной обложке, лежавшей на прикроватном столике: Иэн Макьюэн, «Искупление».
Судя по закладке, Ник добрался до шестьдесят восьмой страницы. Бэнкс пролистал книгу. На заднем форзаце кто-то вывел карандашом, чуть заметно, шесть неровных рядов цифр, некоторые были обведены кружком. Он вернулся к началу и увидел цену — 3,5 фунта, тоже написанную карандашом, но другим почерком, на первой странице, справа вверху. Стало быть, книга из букинистического, перед Ником ею могло владеть сколько угодно человек, и цифры написал кто-то из них. А если все-таки он? Бэнкс подозвал одного из сотрудников криминалистического отдела, велел ему упаковать книгу и проследить, чтобы сделали фотокопию интересующей его страницы.
Раздосадованный недостатком сведении о жертве, Бэнкс спустился по лестнице. Итак, он знал лишь то, что убитый решал кроссворд из «Индепендент», читал «Искупление», был вежлив, не отличался болтливостью, предпочитал обычную повседневную одежду, возможно, страдал от несварения, курил «Данхилл» и носил очки. Это не давало ни малейшей зацепки, чтобы хотя бы начать строить предположения, кто мог желать его смерти и почему.
Терпение, призвал себя Бэнкс, мы только начали. Но терпения ему отчетливо не хватало.
К половине первого он почувствовал, что с него хватит. Пора домой. Как раз когда Бэнкс собирался поручить констеблю Трэверсу найти машину, которая отвезла бы его домой, к нему подошла Энни и заметила:
— Если будем и дальше тут валандаться, вряд ли мы многого добьемся, верно?
— Ничего
Энни улыбнулась, глядя на него:
— Ну, не знаю, как ты, но я умираю с голоду, а вегетарианская лазанья от «Маркса и Спенсера» — отличное угощение, если я правильно помню. Сам знаешь пословицу: солдат марширует, если брюхо ликует!
Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась. Ей нравилось торчать. Никаких серьезных штук, ни колес, ни иголок, просто травка. Секс тоже был вполне, со Стивом ей, в общем, нравилось, но больше всего ей нравилось быть под кайфом, и обычно им вдвоем бывало очень неплохо. Плюс музыка. Они слушали Хендриксову композицию «Земля электрической леди», и казалось, что это просто какие-то неземные звуки.
Ладно, вернемся на землю. Ей надо сейчас быть в школе, но она устроила себе выходной. Все равно там пока только дурацкие игры да пустые уроки, новое полугодие толком не раскачалось. Рядом со школой, дальше по дороге, на Спрингфилд-маунт, стоял дом, где жила компания хиппи: Стив, Тодд, Жаки, Чарли-американец и другие, которые то приходили, то уходили. Она с ними подружилась после того, как познакомилась со Стивом на лестнице в «Башне», что на Боар-лейн, когда однажды вечером, в апреле, зашла туда со своей школьной подружкой Лорейн. Тогда ей всего месяц как исполнилось шестнадцать, но чуть-чуть косметики плюс высокие каблуки — и она легко сходила за восемнадцатилетнюю. Стив был красивый, понимающий парень, и она моментально на него запала. Он читал кое-какие свои стихи, и, хотя она их толком не понимала, ей казалось, что звучат они впечатляюще.
Она заходила и в другие дома, где народ занимался такими же вещами: в один дом в Кэрберри-плейс и в другой — на Бэйсуотер-террас. У Ивонны было такое ощущение, что она может заявиться к ним когда угодно — и почувствовать себя дома. Все принимали ее такой, какая она есть. Кто-нибудь всегда устраивал ей теплый прием — например, с помощью косячка и чайничка жасминового чая. И потом, им всем нравилась одна и та же музыка, и все они друг с другом соглашались насчет общества, насчет того, что война — это зло, насчет всякого такого. Но дом на Спрингфилд-маунт был ближе всего, и к тому же там жил Стив.
В воздухе пахло тлеющими сандаловыми палочками, а на стенах висели плакаты: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, жутковатая репродукция Сальвадора Дали и еще более жуткая гравюра Гойи — «Сон разума рождает чудовищ». Бывало, что Ивонна, куря особенно забористую травку, растворялась в этой гравюре, где спящего художника окружают ночные твари.
Обычно они просто садились в кружок и рассуждали о том, каким ужасным стал мир и как они надеются его изменить, покончить с войной во Вьетнаме, освободить университеты от засилья элиты и лакействующих профессоров, положить конец диктатуре капитализма и империализма. Ивонне не терпелось поступить в университет: ей казалось, что там-то и есть по-настоящему захватывающая жизнь, не как в этой надоевшей нудной школе, где с тобой до сих пор обращаются как с маленьким ребенком, не интересуясь, что ты думаешь о мире. А в университете ты студент, у тебя есть права и все такое. Стив был на втором курсе, изучал английскую литературу, но до начала учебного года оставалось еще недели две. Он обещал, что в ближайшем семестре будет водить ее на все грандиозные концерты в университетской столовой, и она с трудом подавляла нетерпение. Должны были приехать «Муди Блюз», и «Фэмили», и «Тираннозаврус Рекс». Ходили слухи, что даже «Ху» приедут туда записать живой концерт.