Растяпа. Визит на грешную землю
Шрифт:
– Собираюсь работу работать.
Потом написал заявление и ушел домой, пообещав:
– Завтра приду за результатом.
Довольный и умиротворенный свершенными делами, пообедав, прилег на диван и тут же уснул.
Три часа ночи. Светает, но все за окном скрывалось в призрачной дымке, словно мир оказался внутри перламутровой раковины. Соседние дома терялись в струящемся тумане. Капли влаги скопились на листьях вишни в саду.
Горячий кофе не взбодрил – какое-то наваждение овладело мной, поднявшись со дна души, как вязкий болотный ил. Неважное состояние. Но работать надо. С сегодняшнего дня у меня, вполне вероятно, забот прибавится.
Когда, выключив компьютер, вышел на пробежку, солнце заливало лучами всю округу, обнаружив бесчисленное множество сверкающих бриллиантов в траве. Но над остатками Займища еще видны были островки тумана – должно быть, над чистой водой плёсов. Далекий бор плыл над землей.
Внезапно меня охватила беспричинная радость. Казалось, что все получится у меня в комхозе, как в интернете. Умный человек сладит со всем. И любую работу можно полюбить, если себя в ней найти. Самочувствие тридцатилетнего в свои неполные пятьдесят два. И нет толку из-за этого переживать. Пора идти в комхоз, чтобы узнать – приняли меня на работу или нет?
После завтрака и отправился, тщательно сохраняя безразличие.
В закутке-приемной вчерашняя секретарша говорит:
– Зайдите к директору. Она хочет с вами поговорить.
Захожу, здороваюсь, представляюсь. Со вкусом одетая и располневшая женщина, в прошлом красавица, говорит:
– Мне нужен начальник базы, который в специфике нашей работы разбирается – котельная, прачечная, автобаза, механическая мастерская… короче, база есть база.
– Я работал начальником Восточной котельной, когда мы её забрали у «Челябоблкоммунэнерго». Начинал с нуля, а потом появилось всё – бригады слесарей-ремонтников, электриков, строителей, столярная и авторемонтная мастерские… короче, все кроме прачки.
Директор Увельского комхоза Елена Владимировна Замышляева мне кивает:
– То, что надо. А с прачкой по ходу разберешься.
Подписав заявление мне протягивает:
– Иди, оформляйся…
Оформив меня, секретарша-начальница ОК советует:
– Найди Белова – он тебе все объяснит.
Владимир Михайлович – главный инженер комхоза и мой сосед по Бугру. Мы с ним познакомились через зятя еще в русско-японскую войну или даже немного раньше (шучу). Изредка бывая у него дома, всегда заставал Володю с книгой – он читает их запоем. У самого была собрана приличная библиотека, и перехватывал везде, где только мог, то, что еще не читал. Не берусь судить, насколько беллетристика повышала его интеллект, но кроссворды и сканворды он щелкал не хуже орешков арахиса.
При встрече в новых ипостасях он мне без церемоний – «Толя», я ему – «Владимир Михайлович». Ступая вслед за главный инженером, побывал в токарной мастерской, боксах гаража, в котельной, где никого не застали…
И, наконец, прачечная – вот тут меня ждал первый сюрприз. Ступая по длинным пустым столам, развешивала мокрое постельное белье на просушку красивая девица в короткой юбчонке и ослепительными для мужского взгляда обнаженными бедрами… Она так увлеклась своею работой, что не сразу заметила две пары глаз, с удовольствием взирающих на её прелести.
– Натаха! – улыбнулся Белов. – Твой новый начальник.
Ничуть не смутившись, она поглядела на меня сверху и заключила:
– Годится.
– На что? – пошло язвит Белов.
– Сколько вам лет? – спрашивает Наталья, проигнорировав вопрос и намек главного инженера.
– Пятьдесят два.
– В принципе, еще не старый. Волосы только седые, а на лице морщин мало.
Это правда. Но иногда я чувствую себя глубоким старцем – и сейчас, под её насмешливым взглядом, больше, чем когда-либо.
Потом девушка наклоняется к куче белья на столе и открывает нашим глазам еще более потрясающее зрелище женских достоинств. Мы с Беловым пялимся на неё, как два придурка, у которых не все дома. Так продолжается до тех пор, пока все постиранные полотенца и простыни с наволочками не оказались на проволоке.
Наталья прыгает со стола и идет в машинный зал, где у неё крутится белье с мыльной водой ещё в одном барабане. Белов смотрит ей вслед и морщится – будто пробует на вкус что-то, что ему не нравится.
Мы выходим на широкий двор комхоза.
– И это все мое хозяйство? – спрашиваю.
Главный инженер собирается что-то ответить, но я добавляю:
– Если ты мне подскажешь, за чем смотреть пуще всего, может, тогда лучше справлюсь.
– Смотри, чтобы не пили, – говорит он. – Этого тебе достаточно. А работу свою они сами знают. И особо не лайся: искусан будешь – вон Натахе палец в рот не клади. А если сама будет шуметь, не обращай внимания.
И я о ней думаю – слишком уж хороша прачка молодая… до еще с такими манерами. Трудно будет устоять, вздумай она меня очаровывать. Впрочем, очень даже может быть, что она слегка не в своем уме – девушки с такими прелестями не стирают больничное белье. Сколько же она зарабатывает, если у начальника базы всего семь тысяч рублей оклад? Что-то не так…
Белов приводит меня в свой кабинет – там два стола.
– Занимай. Это твой, – кивает он на один.
Я сажусь и начинаю разбирать содержимое ящиков. Там черте что, но я уже полон энтузиазма. Перебирая весь этот хлам – что-то обратно, а что-то и в урну – поглядываю на главного инженера. До сих пор отношения наши были приятельскими. Но жизнь производственная держится на непредвиденных мелочах и плохо признает кумовство. Возможно, очень скоро дружба наша переменится не в лучшую сторону. Ведь там, где присутствует оклад, дисциплина труда зиждется лишь на оре – и как правило, начальников на подчиненных.
Если Белов будет на меня кричать, сколько стерплю – столько стерплю, а потом уйду. В конце концов, я наемный работник, а не раб. Мое будущее, как и жизнь производственная, зависит от непредвиденных мелочей.
Вторым из моих подчиненных, с кем познакомился в первый день, был сварщик Иван Степанович. Он старше меня и к тому же наделен разумной предусмотрительностью – мне в большинстве случаев приходилось соглашаться с его доводами. Это был добродушный мужик, наивный и доверчивый, с припадками совершенно необъяснимого упрямства. Он уже потерял зрение на производственной почве и потому только резал метал да сваривал простейшие швы – к серьезным операциям не подступал.