Расул Гамзатов
Шрифт:
Самым популярным местом в ЦДЛ был «Пёстрый зал». В этом полуподвальном кафе царила атмосфера вольнодумства, здесь дрались из-за рифмы, уличали в плагиате, заключали договоры, читали стихи, обсуждали и осуждали. Возводили в гении и ниспровергали вчерашних кумиров. А какие хитроумные интриги там плелись, какие словесные, и не только, дуэли происходили! Не говоря уже о тех, которые не преуспели в поэзии, но оказались большими мастерами «подковёрных» игр.
Здесь ели пирожки, сосиски и знаменитый жульен из грибов. Но больше — пили отменный кофе и, разумеется, напитки иного свойства. Когда писатели не могли расплатиться, их обслуживали в долг.
Для многих писателей это был второй дом. Никто не удивлялся,
«Меня всегда трогало, как дружили Фадеев, Федин, Светлов, Смеляков, — вспоминал Гамзатов, беседуя с Феликсом Медведевым. — Все встречались в ЦДЛ за чаем или бокалом вина, подолгу засиживались за дружеской беседой.
Единственно Твардовский мне однажды сказал: “В ЦДЛ не ходи. Если хочешь выпить, иди в другое место”».
Кроме кафе, в ЦДЛ был ещё ресторан в «Дубовом зале» с резными колоннами и цветными витражами, оставшимися от прежних хозяев, последней из которых была графиня Олсуфьева.
В «Дубовом зале» проходили официальные приёмы, «обмывали» выход новой книги или долгожданный приём в Союз писателей. В нём бывали многие мировые знаменитости, включая президента США Рональда Рейгана, с которым приглашённые по особому списку писатели «обмывали» конец холодной войны.
«Пёстрый зал» был знаменит не только своими звёздными посетителями, на его стенах красовались настоящие реликвии, имевшие отношение к известным личностям: шаржи, карикатуры, эпиграммы, автографы. Написать или нарисовать на стене мог любой, но не каждый решался. Это были стены славы, автографы бездарные или авторов безвестных загадочным образом исчезали. Оставалось то, что было как резьба на камне, как нечто вечное. Когда случались ремонты, находился некий цензор, который решал, что оставить, а что закрасить. Среди уцелевших фресок есть и строки Гамзатова:
Пить можно всем, Необходимо только Знать где, когда и с кем, За что и сколько.Богатая история ЦДЛ породила свой эпос и фольклор. Именно в «Пёстром зале» с Расулом Гамзатовым случилась знаменитая история, которую многие рассказывают на свой лад. Ясность внёс сам поэт, беседуя с Индирой Кодзасовой:
«Очень много о вас анекдотов рассказывают. А самый знаменитый — похвала буфетчицы Дома литераторов. “Только Гамзатов правильно сказал: ‘Дайте один кофе’ ” — и тут же её разочарование, когда вы добавили: “...и один булочка”. Это правда?
— Я сам могу больше всех про себя анекдотов рассказать! Но про “булочка” — это правда».
С ЦДЛ у Гамзатова связано многое, как и у его друзей, которых он часто туда приглашал. В книге Георгия Данелии «Тостуемый пьёт до дна» есть глава, в которой он описывает визит в ЦДЛ с Расулом Гамзатовым и Владимиром Огневым:
«Пока я запирал машину и снимал щётки, чтобы их не украли, Расул и Володя прошли в ресторан. Меня на входе остановила вахтёрша:
— Ваше удостоверение. (В Дом литераторов пускали только по членским билетам Союза писателей, а у меня такого не было.)
— Я шофёр Расула Гамзатова, — сообразил я и показал ей щётки.
— Проходите.
Лет через десять, когда приехала итальянская делегация — Софи Лорен, Марчелло Мастроянни, Луиджи Де Лаурентис, — я пригласил их на ужин в ресторан Дома литераторов.
За эти годы я стал узнаваемой личностью: меня несколько раз показывали по телевизору в “Кинопанораме”, фотографии мелькали в журнале “Советский экран”. И теперь в Доме литераторов меня встречали тепло и сердечно.
Когда мы все вошли в вестибюль, я сказал вахтёрше:
— Это итальянские гости. Они со мной.
— Пожалуйста, пожалуйста, очень рады вас видеть! — поприветствовала меня вахтёрша.
Я повёл гостей к гардеробу. За спиной слышу мужской голос:
— Ты чего это пускаешь кого попало? Почему членские билеты не спрашиваешь?!
Я обернулся. К вахтёрше подошёл важный мужчина. (Как выяснилось потом, администратор Дома литераторов.)
— Это не кто попало, это гости вот этого товарища, — вахтёрша показала на меня.
— Гражданин, я извиняюсь, вы член Союза писателей? — спросил меня администратор.
— Нет.
— Фёдор, не раздевай! — дал он команду гардеробщику. — Сожалею, но у нас только для членов Союза писателей.
Но тут вахтёрша поспешно громким шёпотом сообщила:
— Это — шофёр Расула Гамзатовича!
— Что ж ты сразу не сказала?! Здравствуй, дорогой! — администратор крепко пожал мне руку. — Фёдор, раздевай!»
РЕКА ПОЭЗИИ
«Великая и нескончаемая река поэзии протекает через века и эпохи, — говорил Чингиз Айтматов на пятидесятилетием юбилее Расула Гамзатова. — Она вечна, её истоки — в природе человеческой души и бытия. Но эта река течёт вместе с историей народа. И всякий раз, когда обновляется история, вместе с ней обновляется поэзия. И тогда сама жизнь, её новые идеалы, её новые устремления и достижения вызывают к творчеству новые силы в недрах народа».
Река поэзии Гамзатова становилась всё шире и полноводнее, но поэт всегда помнил о её живительных истоках:
Над крышами плывёт кизячный дым, А улицы восходят на вершины. Аул Цада — аварские Афины, Теперь не часто видимся мы с ним [124] .Цада был не единственным очагом дагестанской поэзии. Он был, наверное, самой яркой звездой в поэтическом космосе Страны гор. Но поэзию, песню любят в горах повсюду, Дни песни проходят в разных уголках Дагестана.
124
Перевод Я. Козловского.
В тот год праздник проходил в ауле Игали, знаменитом своими певцами и песенными традициями. Для Гамзатова Игали был особым местом, связанным с именем его любимого поэта Махмуда из Кахаб-Росо. В Игали устраивались состязания певцов, после одного из которых и был убит Махмуд. Предания донесли последние слова великого поэта:
В серебряном черепе мозг золотой, Не думал, что нынче мне смерть суждена.Певец любви бывал там часто. Сиражудин Хайбуллаев писал: «Народный учитель Заирбег из Хунзаха вспоминал, что он неоднократно ездил в Игали к известному певцу Арашил Омару, которому Махмуд больше чем кому-либо доверял исполнение своих песен. Поездки учитель совершал, чтобы записать из уст певца произведения Махмуда. Каждый раз Омар исполнял широко известные песни Махмуда, ни одной новой песни не спел, хотя знал их великое множество. Певец унёс их с собой в могилу. Так же поступали и другие известные знатоки песен Махмуда... Испокон веков было принято, чтобы певцы не повторяли однажды спетую песню, чтобы у каждого из них был свой собственный набор песен».