Ратибор и тайна Великой Коляды. Книга 1. Чёрная луна Морены
Шрифт:
– Влеес–с–с, лес, лес, лес, – бойкое эхо бодро убежало гулять меж этажами.
Как по сигналу, колядующие, позабыв о растерянном Ратиборе, за спиной которого маячила недовольно покусывающая губы Берегиня, устремились к его соседке. Та предусмотрительно нырнула в квартиру и захлопнула дверь, не ведая, чего можно ждать от беснующейся молодежи, и продолжая негодовать уже из надежного убежища.
– Полицию вызову! Думаете, управы не найдется?
– Тетя, ну зачем полицию! – задорный девичий голос донесся из–под хари лисы.
– Лучше угости, чем стол
И вновь не сговариваясь, словно единый организм, колядующие запели:
Каравай–каравай,
Угощения давай!
Тауси–уль–люси,
Угощения неси!
За дверью смолкли. Маски же наоборот – начали шуметь громче, свистя в свистелки и дудя в дуделки.
Если хочешь сытный год,
Три конфеты нам вперед!
Хочешь ты богатый год,
Пироги неси нам в рот!
Колядующие, нисколько не боясь гнева остальных соседей или обещанного визита полиции, раздухарились вовсю. Напротив, Ратибор начал нервничать. Узнав поющие голоса, он понял, что пришли именно к нему.
Выждав небольшую паузу, соседская дверь открылась на распашку. На удивление мальчика, соседка – сварливая, постоянно чем–то недовольная женщина – стояла на пороге, держа поднос, доверху наполненный конфетами, фруктами и печеньем. Бигуди отсутствовали – и когда только успела?
– Угощайтесь, гости дорогие!
Она была само радушие. Доброжелательная улыбка не сходила с лица. Самое удивительное – ясно виделось, что улыбка не натянутая, не наигранная, а по–настоящему светлая, излучающая тепло.
Маски переглянулись и, перехватив поднос, вывели сияющую женщину на площадку, после чего завели вокруг неё хоровод:
Коляда идет, коляда идет!
Радость он в мешке несет!
Счастье он в мешке несет!
Овсень–Таусень,
Жизнь будь сладостна!
Проводив счастливую женщину, колядующие вернулись к двери Ратибора. Мальчик дивился: как лихо его гости справились с ворчуньей. Они не только избежали скандала или вызова правоохранителей, но сумели поднять соседке настроение, и – вот невидаль! – получить из её рук угощение. Когда Ратибор напомнил себе: кто явился под харями и лярвами, то осознал, что иначе и быть не могло.
– Как видишь, старые традиции возвращаются! – до этого момента недовольно сопящая за спиной мальчика Берегиня радушно улыбнулась гостям. Она тоже отлично видела, кто пришёл под масками, и искусно скрывала своё недовольство – не время и не место.
– И здорово, что они возвращаются! Впереди самая длинная ночь в году – ночь чудес! – мальчик с радостью обернулся. – Идем гулять?!
В ответ колядующие загудели – их ждало славное приключение.
– Идем! – неохотно пробормотала русалка, с прищуром рассматривая пол у себя под ногами. В отличие от остальных, она учуяла, что не только празднующие посетили дом Ратибора. Внизу находился не менее значимый для ночи Карачуна гость. – Действительно: время чудес!
* * *
Навь. На границе двух миров (12:17)
– …шшшшшш…
По воздуху разносился скрежет. Гулкий протяжный звук, словно пойманный в западню, неспешно скитался от стены к стене, не желая утихать. Окажись поблизости живой – сбежал бы в ужасе, если бы не помер до того. Но живых в округе не наблюдалось.
– …ши–и–и–иш–ка…
Было не понять, что рождало этот будоражащий душу гул: завывание ветра, рвущегося сквозь прогнившие доски; трение истрепанных временем жерновов, желавших молоть не важно что: зерна или человеческие кости; или шум порождает сгустившаяся у стены тьма?
– …мальчишка…
Темнота пришла в движение. Звук усилился в такт голосу, такому же скрипучему и тревожному.
– Найду!..
Скрежет стал интенсивнее и порывистее, то и дело переходил в легкое постукивание. Злость и тягостное напряжение, висевшие в воздухе, готовы были вот–вот вспыхнуть – лишь поднеси запал.
– Найду–найду!..
Удары сыпались один за другим, но дрожащая стена не поддавалась. Казалось бы, дряхлые полусгнившие доски давно должны были треснуть под неистовым напором, но нет – преграда была непреодолима.
–…шшшшшш…
Говоривший поник, чтобы через некоторое время взорваться вновь, безуспешно пытаясь покинуть хлипкую темницу. Сколько уже было таких попыток – не счесть. Он облазил тут всё: каждый уголок и закоулок, искал прореху, брешь в стене или в полу, пытался пробить крышу, с трудом сложив у стены найденный хлам в некое подобие лестницы – тщетно. Мельница, ставшая темницей, не отпускала. Она словно питалась его болью и страданиями, каждый раз подначивая: «Попробуй! Ещё немного! Не сдавайся! Иди до конца!» Он бился, позабыв о времени, теряя себя в каждой новой попытке и приобретая вновь нового себя, желавшего мстить, захлебываясь этим желанием, отдаваясь ему полностью.
– Всё равно!..
В одну из попыток побега узник силился сдвинуть жернова, желая ими протаранить стену, но древний камень скрипел, сопротивляясь, что было мочи, отстаивая право на покой и забвение.
– Найду!..
Пленник прислонился спиной к стене, набираясь сил для новой попытки, и тут же вздрогнул – снаружи послышался визг кабана.
– Почудится же! – узник не верил своим ушам.
Раздался скрип.
Тьма вздрогнула, отступая от тусклого, едва ощутимого света, без приглашения проникшего внутрь. За робкими, стелющимися по трухлявым доскам лучами ворвался буйный порыв холодного ветра. Стремительный поток принес с собой морозную свежесть и ворох снежинок, которые тут же выстелили белую тропинку на отсыревших половых досках.