Ратибор. Забытые боги
Шрифт:
– Вот эти две. – Илья выбрал бронзовые. – И у одной должен быть расплющенный конец на манер лопаточки.
Несколько ударов молоточком, мастер сточил край о камень.
– Так?
– Как нельзя лучше!
Илья расплатился. Инструменты недолговечные и немудрёные, но на один раз должно хватить.
Уже утром Кастор привёз ему листы папируса, сургуч и свинец.
– Когда будет готово, где тебя найти? – спросил Илья, раскладывая на столе всё, что привёз Кастор.
– В катакомбах – утром и вечером молимся с паствой.
Диакон начал читать молитву, причём быстро, периодически крестясь и кланяясь на восток.
Илья едва не прокололся: в Риме христиане крестились, как католики, слева направо, а он – справа налево, как православный. Спохватился вовремя, Кастор не заметил.
Три дня Илья не выходил из дома. Остро не хватало увеличительного стекла, но он утешал себя тем, что тот, кто делал печать, был в таком же положении.
Кусок свинца он обстучал камнем, превратив его в своеобразную «колбасу». Потом выровнял один торец, острой иглой нацарапал контуры букв и понял – неправильно делает. На самой печати всё в зеркальном отображении – и буквы развёрнуты, и слова.
Он нашёл в доме зеркало – ценность по тем временам большая, покупались они в Венеции за золото, – и, глядя в зеркало на печать, срисовал буквы и слова. Потом, снова зачистив торец, опять нарисовал будущие буквы.
Затем взялся за иглу с расплющенным концом.
Дело продвигалось медленно, брак в работе мог кончиться судом и смертью подозреваемого в подделке. Периодически Илья давал глазам отдохнуть – они уставали, как и пальцы правой кисти.
К исходу второго дня он закончил работу и повеселел. Растопив кусок сургуча в железной миске, капнул крупно на угол папируса и приложил свою самодельную печать. Смотреть не стал, а улёгся на топчан – нужно было дать глазам отдых.
И только через полчаса стал сравнивать между собой оба оттиска – настоящий и фальшивый. Обнаружил несоответствие: на настоящей печати рельеф был глубже, более выпуклые буквы. А в целом – похоже. Придётся доделывать завтра. С тем и уснул.
На следующий день после завтрака он вновь принялся за работу.
Закончил, когда уже стемнело, и тщательно рассмотреть работу он решил уже на следующее утро, при дневном свете.
Утром он завтракать не пошёл, стал сразу сравнивать печати – так велико было нетерпение. Осматривал и сравнивал каждую букву и интервалы между ними. Остался доволен и снова разогрел сургуч. Сделал он это на кухне, и служанка была удивлена:
– Господин это хочет есть?
От сургуча сильно пахло.
– Нет, это для дела. А готовишь ты вкусно, я доволен.
Урсула расплылась в улыбке.
Илья же прошёл в дом, налил немного сургуча на папирус и приложил печать. Подул на оттиск, остужая, и, когда сургуч застыл, сравнил оттиски.
Труд не пропал даром – обе печати были одинаковыми. Конечно, если взять в руки лупу, различия будут видны – но… увеличительного стекла нет нигде
Не мешкая, Илья направился в катакомбы – его просто распирала радость от успешно выполненной работы.
Кастор уже заканчивал проповедь, и, когда прихожане разошлись, Илья подошёл к нему.
– Можешь ничего не говорить, – повернулся к нему диакон, – я вижу по твоему лицу, что тебе всё удалось. Едем!
Дома у Ильи Кастор долго разглядывал оттиски на сургуче.
– Хм, один в один. Забирай печать и папирусы – и к Мордехаю!
– Зачем?
– У него мебелус настоящий, сравним.
Для начала Мордехай угостил их шербетом – не принято было сразу приступать к делу. Потом оба стали сличать печати.
Первым отреагировал Мордехай:
– Великолепно! Я бы не взялся сказать, какая печать поддельная, если бы не знал.
Кастор высказал своё мнение:
– Теперь мы можем спасти сотни христианских душ!
– И кучу денег общины, – тут же вставил ростовщик. – Я полагаю, печать останется у меня?
– Ни в коем случае! – подскочил Илья.
– Почему? – дружно спросили оба – и Кастор, и Мордехай.
– Сколько человек знают, что Мордехай – казначей общины?
– Кроме тебя и меня, ещё трое, – ответил кастор.
– Вы как малые дети! Его уже раз хватали стражники, и он чудом не погиб. Забыли пословицу: «Если тайну знают двое – её знает весь мир»? Тот же Новациан, злой на клир, может выдать место жительства Мордехая. Тогда община разом лишится и денег, и печати!
– Верно! Ну, тогда я заберу печать с собой, – сказал Кастор.
Когда они вышли из дома и уселись в повозку, Илья посоветовал:
– Отдай печать надёжному человеку, лучше писцу. Он и папирус напишет, и печать поставит. И о том – никому! Ни одной живой душе, только ты и он! Тогда ни о человеке, ни о печати не будет знать никто.
С конспирацией в общине было плохо, Илья это уже увидел. Все понимали, что Риму коварства и хитрости не занимать, но осторожности никакой. Знатные люди могли говорить между собой о вещах тайных, причём в присутствии слуг – их вообще считали предметами почти неодушевлёнными. Те, кому надо было знать, о чём думал и говорил трибун, претор или центурион преторианцев, а хоть бы даже и сенатор, слуг подкупали.
На прощание у дома Кастор приобнял Илью. На обычно сдержанного в эмоциях дьякона это не было похоже.
– Сам Господь послал тебя в нашу общину! Ты сделал большое дело.
– Не для себя стараюсь – для людей, для общины…
– Это как раз и ценно.
Илья поплёлся на кухню. Сегодня он ещё не ел, а время далеко за полдень. Не спеша, с чувством хорошо исполненного дела он отдал должное всем блюдам, выпил винца. Похоже, жизнь начинает налаживаться!
Отдых – безмятежный, с поздним подъёмом по утрам – продолжался недолго, всего два дня. И снова у дома Ильи появился Кастор. Он выглядел встревоженным.