Ратибор. Забытые боги

Корчевский Юрий Григорьевич

Илья снова направился к сенатору.

Вид у Сервилия был самодовольный, как у кота, объевшегося сметаны.

– Аве! – приветствовал его Илья.

– Салют! Как тебе новость?

– Ты оказался осведомлён, признаю. Теперь осталось главное – кто мутит воду среди священников?

– А расписку принёс?

– Сначала я должен услышать имена и проверить – вдруг оговор?

– Расписка в обмен на мои сведения.

– Хотя бы два-три имени для начала…

– Киприан, епископ.

– Тоже мне секрет! Это человек Новациана и ярый противник любого папы. Если ты назовёшь другие имена

такого же рода, мы не договоримся.

– Ну хорошо, – признал Сервилий, – назову ещё двоих, проверяй. Надеюсь, ты понимаешь, это не всё. В следующий раз придёшь с распиской. Один – пресвитер Филемон, а второй – дьякон Кастор.

Илья замер. Он ослышался, или сенатор и в самом деле назвал Кастора?

– Повтори последнее имя…

– Кастор, метит в епископы. Подкупить не удалось, но нашли возможность склонить его к сотрудничеству. Умён, но уж больно чувствителен.

– Это ты о казни Корнелия?

– Хм, верно. Задумано всё было хитро – устрашить.

– Мне нужно несколько дней – всё проверить.

– Жду с распиской, – ухмыльнулся сенатор.

Илья откланялся.

Он брёл по улицам в глубокой прострации. Похоже, не врёт сенатор, не оговаривает, уж больно уверен. Но Кастор?…

Пресвитера Филемона Илья не знал и никогда не видел – но дьякон? Он же задания Илье давал, одну лепёшку на двоих за столом делили. А если хлеб преломил, значит – друг, но никак не противник. И живёт он у Ильи, по вечерам они мирно беседуют. Как же так? Сенатор упомянул, что после казни Корнелия Кастор сломался, стало быть – недавно изменником стал, своих собратьев по вере римлянам сдаёт. Так что Мордехай – не его наводка, одним грехом на человеке меньше. Но каков Иуда? Глазами честными смотрит, одобрил, что Илья деньги новому дьякону Николаусу не отдал. К антипапе Новациану переметнуться вздумал? Или подняться с помощью римлян, карьеру сделать при папе Луции? От вопросов, на которые не было ответов, голова кругом шла.

Ноги сами принесли его к знакомому дубу. Он уселся на землю и опёрся о ствол дерева спиной. Надо принимать какое-то решение, а очень не хочется.

Кастора он знает уже не один год. Негодование в душе поднималось, злоба глаза застила. Как можно своих же предать, единомышленников по вере? Ведь дьякон пастырь и сам паству на путь истинный наставлять должен. Слаб всё-таки духом человек, не устоял, сломался, увидев казнь понтифика. А как же те несчастные христиане, что стоически приняли смерть на арене Колизея, но не отреклись от веры? Ведь могли обряд жертвоприношения языческим богам принести, мебелус получить. Однако они предпочли умереть жуткой смертью от когтей и зубов хищников, потому что вера была им стержнем, опорой.

Илья сам убивал и, участвуя в опасных заданиях, внутренне был готов умереть. Но отдать жизнь за веру, когда она, эта жизнь, одна? Встань перед ним такой выбор, он бы поколебался с ответом. За себя готов, за жену, за ещё не родившихся детей, за страну свою, а не чужую. И когда взвешивал он всё это, то понял пока одно – не так он крепок в вере.

От мыслей таких постарался отрешиться. Сейчас первый и главный вопрос – как поступить с Кастором? Убить предателя? А вдруг сенатор специально солгал? Ничего не предпринимать? Если Кастор предатель, он будет

продолжать вершить своё чёрное дело. Спросить его напрямую? Может юлить, будет пытаться уходить от ответа, начнёт лгать – в чужую душу не заглянешь. Как после этого верить людям? Илья не был человеком доверчивым, иначе бы уже голову сложил. Но дьякон был проверенным, по его поручению Илья с парнями рисковал головой, и Кастор не давал повода для подозрений. Нет, в голове не укладывается, просто чудовищно!

Долго сидел Илья у дерева, но не придумал ничего лучшего, как спросить у Кастора в лоб, напрямую. Начнёт юлить, врать – убьёт. Зло должно быть наказано, Илья этим руководствовался всё время. Человек может иметь недостатки, совершать ошибки, может струсить, наконец, – но предать… Предательство Илья считал грехом непростительным, такое не отмолишь у иконы.

Он брёл домой с тяжёлым сердцем. В душе бушевала буря эмоций, но, когда Нуби открыл дверь, он постарался напустить на себя вид слегка усталый.

Немезида разделила с ним трапезу.

– Кастор ещё не вернулся?

– Обещал к вечеру быть.

– Что ты скажешь, если мы с тобой уедем из Рима?

Немезида не была коренной жительницей столицы, не успела обзавестись близкими подругами. Были знакомые прихожанки в церкви, но особой любви к мегаполису она не испытывала. По меркам тех лет Рим был самым большим городом не только в империи, но и в мире.

– Как скажешь, милый… Куда ты, туда и я, ты мой муж. Родителей и близкой родни у меня нет, ты для меня семья.

– Вот и славно. Возможно, уже завтра утром уедем.

Вещей было немного, и собраться можно было за считаные минуты – всё зависело от исхода разговора с Кастором.

Время тянулось медленно.

Дьякон заявился уже в сумерках, лицо его было озабоченным. Нуби накрыл стол, и Кастор уселся есть.

Илья с трудом дождался, пока священник насытится.

– Поговорим? – предложил он дьякону. Внутри у него всё кипело, но он заставлял себя быть спокойным и сдерживаться.

– Может, завтра? Устал я сегодня.

– Дело важное и отлагательства не терпит.

– Хорошо, пусть будет так.

– Был я у сенатора и услышал интересные вещи.

– Поделись.

– Он сказал, один из клира предатель, помогает римлянам в борьбе с христианами.

– И кто же это? – голос кастора предательски дрогнул, и он отвёл глаза в сторону.

– Ты! – Илья ткнул пальцем в грудь дьякону.

Илья ожидал реакции бурной: станет отрицать, бить себя в грудь, возмущаться тем, что его подозревают. Но Кастор опустил голову, долго молчал, а когда Илья уже стал терять терпение, заговорил. Говорил он медленно, роняя слова, как булыжники.

– Я знал, что этим кончится. Слаб человек, вот и я не выдержал.

– Давно?

– Пытались сбить с пути истинного полгода назад. Сулили деньги, даже дом. Отверг всё я тогда. А потом, когда Корнелий уже был у них, схватили меня. Буквально на следующий день, когда ты с группой ушёл. Я к смерти готовиться стал, с молитвами к Господу обращался, да видно, не дошли до Вседержителя мои молитвы.

Нас, нескольких священников, привезли в город на побережье. Какой – не знаю, только воздух морской ни с каким другим не спутаешь.