Ратоборцы
Шрифт:
Замысел князя был прост. Ярославич в своих расчетах исходил как раз из подавляющего обилия конницы у татар, из недостатка ее у нас и, наконец, что сильны мы пехотой.
Место для полков было выбрано примерно в полуверсте от предполагаемой татарами переправы. От самой Клязьмы оно шло на изволок, представляя собою перебитую островками леса отлогую холмовину, изрезанную овражками. И этот постепенный, начиная от Клязьмы, взъем, и овражки, и, наконец, утюги леса, разбросанные по холмовине, — все в расчетах Ярославича должно было способствовать как бы разлому на куски и замедленью потока татарской конницы. Ей — так рассчитал князь — негде было набрать разгону. И не надо было давать ей как следует развернуться: надлежало смять татарскую конницу сразу, как только переправится, не дать ей обозреться и выйти на простор.
А для русской стороны многочисленные острова и утюги леса были добрым прикрытием: татарам неведомо будет, сколь велики, вернее — сколь малы наши силы, да и пехоте легче будет устоять против атак азийской конницы!
Так рассчитал Андрей.
По его приказу иные из лесных островов были с трех сторон окружены окопами, и, кроме того, перед челом леса, на пространстве шириною до двухсот сажен, был рассыпан совсем невидный в густой траве стальной кованый репейник. Этим средством против атак половецкой конницы пользовался еще Мономах. Потом средство это забыли, и вот оно снова пригодилось его правнуку! И Андрей гордился этим.
Сегодня, перед началом сражения, объезжая полки, Андрей Ярославич был светел лицом, и сердце у него играло, словно солнышко в Петров день.
«А что сказал бы на все на это, когда бы глянул, Александр?» — думалось Андрею. Но он тотчас же спохватывался и досадовал, что не может почти ничего творить, государственного или военного, мысленно не оглянувшись на брата.
Александр остался бы доволен, похвалил бы и весь распорядок ратный, и сохранение тайны, ибо, ради убереженья ее, незадолго перед битвой объявлено было окрестным жителям, что князь выезжает со всей охотой своей на обклад зверя, а потому, как всегда, дня за два, за три доступ всем посторонним в намеченные колки и острова был закрыт, и никого это не удивило.
Одним бы разве остался недоволен Александр — и это как раз обстоятельство и точило совесть Андрея, — тем, что без ведома и согласия брата, пользуясь отъездом его в донские степи, он, Андрей, своей властью определил переславльскую вотчину брата для сбора войска, а в самой усадьбе Невского, в Берендееве, приказал быть потаенному свозу всего оружия и воинского доспеха. Расчет был простой: земли Невского были неприкосновенны под прикрытием тарханного ярлыка; туда не засылались баскаки, стало быть, и высмотреть было нельзя все то, что с бешеной быстротою спроворил там Андрей. Тарханная вотчина Александра превращена была в кузницу войны.
Прежде чем решиться на это, Андрей спросился у Дубравки. Дочерь Даниила задумалась.
— Знаешь, — сказала она, вздохнув, — если все будет хорошо… победим, то он первый тебя расцелует! А если… ну, а тогда и нас с тобой в живых не будет, и не услышим, мертвые, что он там говорить станет про нас, Александр твой Ярославич!.. — с просквозившим вдруг недоброжелательством произнесла Дубравка.
— Дубра-а-ва!.. — воскликнул укоризненно Андрей.
Нежные щеки Дубравки покрылись алыми пятнами. Она закрыла руками лицо, и сквозь ее пальцы проступили слезы.
Трехсоттысячной орде Неврюя Андрей Ярославич смог противопоставить всего лишь тридцать пять тысяч готового к сраженью войска, из которых около пяти тысяч было на конях. Никто из князей, с кем заводил он до нашествия осторожный разговор о дружном восстании против Орды, не прислал ему ни одного ратника. Только Ярослав Ярославич, брат, прислал две тысячи пеших да тысячу конных. Однако и такой силы — тридцати пяти тысяч — никогда еще, от самой битвы на Калке, разом не выставляла Русь против Орды. Мало было войска у великого князя Владимирского, но Андрей крепко надеялся на неутолимую ярость своих воинов, ибо не было почти ни единого из них, у кого бы в семье не зарезали кого-либо, не осквернили, не угнали бы в рабство. Да еще надеялся Ярославич на то, что острова леса не дадут развернуть Неврюю его конницу и помешают разведать силы русских.
Серая, в яблоках, лошадь Андрея шла просторным наметом, и золотисто-гнедой иноходец Дубравки едва поспевал за аргамаком князя.
Князь и княгиня совершали последний объезд войска перед битвой. Татары были уже не столь далеко. Поймано было уже несколько татарских конных разведчиков. Андрей сам допросил их в присутствии воеводы сторожевого полка — Онуфрия Няньки.
Полки и дружина готовились к построенью под прикрытием лесов. Полковые знамена находились еще в чехлах, притянутые ко древку. Но знамена сотен — двуязычные, всевозможных цветов, «прапорцы», — те уже струились под легким ветерком.
По всему лесу — по траве, по стволам деревьев — прыгали солнечные зайчики, отсвечивая от шлемов, кольчуг, от рукоятей мечей и сабель, от нагрудных зерцал с золотою насечкою, стальных бармиц — оплечий, от наручей и наколенников, от рогатин, секир и копий.
Щиты на этот раз приказано было даже и не вынимать из возов: отяжелили бы только бойца!
Шло поспешное возложение на себя доспехов, сопровождаемое взаимным подшучиваньем, поддразниваньем, вместе с дружеским помоганьем один другому — этой прощальной на земле услугой товарищу.
Осматривали, в последнее, своих ретивых коней, ласково оглаживали их, что-то шептали в конское ухо, втыкали в налобный ремень узды веточки березы или какой-нибудь полевой цветок. Пешие ратники изукрашали веточками железные шлемы: русичи!..
Застегивали последние пряжки и застежки, завязывали тесемки, напяливали через голову кольчуги и потом долго поводили богатырскими плечами, пытая, просторно ли плечам.
Пятеро главных воевод, а также тысяцкие и сотники были уже в полном доспехе, на конях и в блистающих островерхих стальных ерихонках — шлемах, — которые отличались одна от другой лишь степенью отделки, соответственно воинскому чину.
На князе, поверх доспеха, был алый короткий плащ — приволока.
Дубравка, поспешавшая напряженно вслед мужу, вся отдавшаяся управленью конем, с распылавшимися щеками, была похожа на отрока-оруженосца. Мальчишечко из княжих дворян. «Видать, что еще и не ездок!..» — судили о ней воины, глядя ей вослед и не узнавая княгини. Да и приказано было, тайны ради, не кричать никому при проезде княжеской четы.
— …Возволочите стяги! — приказал зычным голосом князь Андрей, ибо и один, и другой, и третий разведчик из сторожевого полка донесли воеводе Онуфрию, а этот — Андрею, что татары уже близко и начинают переправу через Клязьму.