Шрифт:
1
Моему другу Джорджу Флемингу, автору «Новеллы про Нил» и «Мираж»
Я воздухом Италии дышал:
И хоть прекрасен север среди скал –
Позолотил поля цветами март
И дрозд в ветвях запел во весь азарт;
Воркует голубь, грач кричит слегка
И в небе розовеют облачка;
Фиалка излучает нежный цвет,
И от любви бледнеет первоцвет;
И роза распускает свой
И вереск отдает ей свой поклон;
И крокус ждет луну среди ветвей:
Он обручального кольца алей;
В венке весны английской всласть сплелись
Подснежник белоснежный и нарцисс.
И жаворонок рвется в небеса,
И стелется у мельницы роса
Вдоль по реке, как пламя, голубой
Искрится стрелами царь водяной,
И коноплянки звонко там и тут
В зеленой чаще весело поют.
Но год назад!.. Умчалось много стай
С тех пор, как видел я блаженный край:
Там излучают цвет цветы, плоды,
Там яблоки сиянием горды.
Кругом весна. Цветущий виноград,
Оливковые рощи, пиний ряд –
Я ехал мимо… Дивный аромат,
Лишь камни под копытами скрипят.
О древнем имени Равенны я
Все помышлял, восторга не тая,
Пред бирюзовым небом в злате дня.
Как детски билось сердце у меня,
Когда за камышами и рекой
Я видел ясно древний Град Святой,
Увенчанный короной башен! К ним
За солнцем мчался я, не утомим.
Багрец зари еще не отпылал,
А я в стенах Равенны уж стоял.
2
Как странно тихо! Ни житейский звук
Покой не потревожит. Ни пастух
Не тронет дудку, и навстречу дня
Не высыплет, играя, ребятня:
Унынье, тишь и скорбь! Здесь человек
Не ведая скорбей, жить мог бы век,
Следя за сменой лета и зимы,
С весны ликующей до зимней тьмы,
Не мысля о печали – ибо тут
Летейские струи текут, текут.
Средь лотосов стоишь ты на пруду,
Как Прозерпина в маковом чаду,
Храня священный пепел и беду.
Почиют славно здесь сыны твои,
Ты ж смерть их вспоминаешь в забытьи.
Они верны высокой славе. Ты ж,
Бездетный град! молитвенно хранишь
Былое. Здесь торжественно стоят
Гробы, где славные герои спят.
3
Столп одинокий встал среди долин:
Здесь Франции сражен был славный сын,
Вождь рыцарства, кем родина горда –
Гастон де Фуа: безвременно звезда
Героя повлекла на вражий град:
Он пал, как лев, сраженный невпопад.
От этой жизни взят Творцом своим,
Под Божьим покрывалом голубым
Он спит под сенью копий тростника –
И олеандр роняет сон цветка
На землю, где приют он отыскал.
А северней курган высокий встал:
В гробнице царской там из прочных скал,
Воздвигнутой дочернею рукой,
Спит Теодорих, славный готский царь –
Спит, все и вся завоевавший встарь.
Курган не пощадило время, нет –
Пред ветром и дождем один ответ.
Мы зрим: смерть не щадит великих – ах,
Король и шут оборотились в прах.
Возвышенна их слава! А по мне
Что варвар-царь, что рыцарь на коне,
Что королева – тление и пыл
Пред гробом, в коем Данте опочил.
Вот – гроб его, отверстый всем ветрам:
Рука ваятеля явила нам
Чело, избравшее благую часть,
Глаза, излившие любовь и страсть,
Уста, воспевшие и Рай, и Ад,
И лик, что Джотто уловить был рад –
Тот скорбный Дантов лик. Века прошли;
И в месте утешения, вдали
От желтых вод Арно, бегущих прочь
Там, под мостами городскими, в ночь,
Где башни Джотто стройно вознеслись
Ввысь мраморною лилиею, ввысь!
Увы, мой Данте, скорбь и боль твоя –
Суть цепь изгнанничества бытия.
Круты ступени во дворцах царей,
И много ран приносят камни дней
Природе человека в забытьи.
Но злой сей мир – он песни чтит твои,
Народы чтят тебя, да и она,
Тосканы царской злобная жена,
Воздев венец терновый на тебя,
Теперь приносит лавры, возлюбя,
Молит вновь прах сына ей вернуть.
О горькое изгнанье! Твоя грудь
Соединилась с Беатриче: твой
Хранит Равенна пепел и покой.
4
Как мрачен сей дворец! Здесь ритурнель
Уж больше не исполнит менестрель.
Здесь цепи ржавые лежат в углу,
Бурьян растет на мраморном полу:
Ползет змея и ящерка мелькнет
Пред каменными львами у ворот.
Два года Байрон здесь в веселом плеске чаш
Прожил легко – второй Антоний наш,
Явивший миру Акциум второй!
Но он ничуть не пострадал душой,
Меч не сломал и лиру не разбил,
Из-за интриг царицы, чтущей Нил.
Могучий крик с Востока прозвучал
И гордо за свободу грек восстал,
Призвав героя из Равенны: о,
Вовеки благороднее его
Не гибли. Да, он долг отдал мечте,