Равнодушные
Шрифт:
Наконец Микеле, который удивился меньше других, обратился к Лео.
— Ты не должен был ей отвечать так резко, — сказал он без всякой досады, а лишь с выражением нестерпимой скуки на лице. — Ты же знаешь, какая она вспыльчивая… Теперь начнутся сплошные истерики…
— Что я ей такого грубого сказал? — ответил Лео. — Если у нее нервы не в порядке, пусть лечится… Уже и слова сказать нельзя.
— Вы оба и без того слишком много говорите, — сказал Микеле, глядя Лео прямо в глаза. — Очень много.
— Чепуха, — пробормотал Лео, пожав плечами. — Вот твоя мать в самом деле говорит слишком много, но я… — Он
Все молчали. Карла положила салфетку на стол.
— Микеле прав, — сказала она Лео. — Вы, Мерумечи, не должны были грубить маме. У нее свои недостатки, но все-таки она женщина… Вы нехорошо поступили.
Она поднялась, секунду постояла в задумчивости. То, что она собиралась сейчас сделать, было ей мучительно неприятно, даже отвратительно.
— Попробую уговорить ее вернуться, — сказала она наконец и, отодвинув стул, тоже вышла из столовой.
В коридоре было совсем темно. Она шла ощупью, держась за стену. «Надо было захватить свечу», — подумала она. Вдруг она вспомнила, что однажды после подобной же сцены мать спряталась в гостиной. Она сделала еще несколько шагов и так сильно споткнулась о ковер, что чуть не упала. Ее охватила неподдельная злость к матери, женщине уже в годах и такой по-детски наивной. «Все это должно кончиться раз и навсегда, — пробормотала она сквозь зубы. — Сегодня же ночью я приду к Лео… И все это кончится». Ей показалось, что тьма, застилавшая глаза, непонятным образом прокралась и в ее душу. «Что ж, а пока поищем мою глупую мать», — подумала она. Она не испытывала сейчас к матери ни малейшей жалости. И все-таки ей самой была неприятна собственная жестокость. Она закусила губу и вошла.
Как она и предвидела, Мариаграция укрылась в гостиной. В ночной тишине слышно было, как она всхлипывает и глубоко вздыхает, не забывая, однако, время от времени высморкаться. Раздражение уступило место чувству сострадания.
— Мама, где ты? — громко спросила она и шагнула вперед, широко раскрыв руки.
Никакого ответа. Наконец, несколько раз стукнувшись о мебель, она коснулась рукой плеча матери, которая сидела на диване в углу комнаты.
— Что ты тут делаешь, мама? — спросила она, взяв Мариаграцию за руку, и глядя не на нее, а куда-то вверх, хотя в комнате царила полная тьма и она все равно не могла увидеть заплаканное лицо матери. — Идем, вернемся в столовую…
Мариаграция пожала плечами.
— Ешьте сами, я не приду… — ответила она.
Карла вздохнула грустно и сердито, обошла вокруг дивана и села рядом с матерью.
— Идем, ну идем же! — повторила она, положив руки на плечи Мариаграции, не перестававшей тихо всхлипывать. — Лео вовсе не собирался тебя обидеть… Он первый огорчился, что так получилось.
— О, боже, какая я несчастная! — с детской безутешностью пожаловалась Мариаграция. — Какая я несчастная!
Карла испугалась.
— Ну вставай же, мама, — сказала она куда менее уверенно.
Диван скрипнул, две руки обвились вокруг шеи Карлы, она почувствовала, как к ее щеке прижалась мокрая от слез щека матери.
— Скажи честно! Как ты думаешь, он снова полюбил эту женщину? — плачущим голосом спросила она.
— Но кого? — в
— Лизу… — всхлипывая, ответила Мариаграция. — Разве ты не видела, что вчера вечером они ушли вместе? Я уверена, да, уверена, что между ними снова любовь! Ах, как я несчастна!
«Он не Лизу, а меня любит», — хотелось ответить Карле. Но так ли это? Ей вдруг стало противно все, что происходило вокруг.
— Что я сделала ему плохого? — продолжала плакаться Мариаграция. — Чем я заслужила такое к себе отношение? Я пожертвовала ради него всем лучшим в жизни… И вот теперь, видишь, как он ко мне относится.
Карла предпочла бы быть сейчас в тысяче миль от дома.
— Ничего я не знаю, — ответила она наконец. И уже собралась высвободиться из материнских объятий, как вдруг, словно кто-то повернул выключатель, зажглись две лампочки на рояле.
Тьма поредела. Инстинктивным жестом Мариаграция мгновенно отстранилась от дочери, наклонилась и стала сморкаться в платок. Карла поднялась.
— Я очень растрепана? — спросила Мариаграция и тоже встала. — Лицо, конечно, все красное?
Карла посмотрела на нее — щеки побледнели, волосы растрепались, нос покраснел, глаза слезились, точно она сильно простыла.
— Да нет… у тебя отличный вид.
Они пошли в столовую. В коридоре уже тоже горел свет. Мариаграция подошла к одному из круглых зеркал и, как могла, привела себя в порядок. Потом — впереди Карла, за ней Мариаграция — они вернулись в столовую. И здесь было светло. Лео и Микеле, сидя напротив, мирно беседовали.
— В делах, — поучал Лео собеседника, — преуспеть нелегко. Тот, кто в них не разбирается, отдает свои деньги в руки того, кто в этом разбирается. — Но едва он увидел Карлу и Мариаграцию, как прервал разговор на полуслове. — Надеюсь, мы снова друзья, не правда ли, синьора? — сказал он, поднявшись и идя Мариаграции навстречу.
— В известной мере, — подчеркнуто холодно ответила Мариаграция и села на прежнее место.
Конец ужина прошел в молчании. Каждый был погружен в свои мысли, никто так и не проронил ни слова.
«Убиралась бы ты к дьяволу», — в растерянности думал Лео, глядя на Мариаграцию. Его совершенно не волновало отношение к нему Мариаграции, но неожиданная ярость ее нападок не предвещала ничего хорошего. Мариаграция же искала способ отомстить бывшему любовнику, боль прошла, но осталось терпкое чувство обиды. «Он хочет, чтобы я именно ему продала виллу, а я продам ее на аукционе», — наконец торжествующе решила она. Она не знала, ни какую выгоду ей это принесет, ни истинной стоимости виллы, но смутно догадывалась, что не только досадит неверному любовнику, но и получит таким образом на несколько тысяч лир больше. Карла в смятении думала о надвигающейся ночи. «Неужели я дала ему обещание? — спрашивала она себя. — И сегодня ночью должна прийти к нему?» Что же касается Микеле, то он испытывал острое недовольство собой. Ему казалось, что его поведение во время спора между матерью и Лео было верхом равнодушия. «Упущена еще одна отличная возможность поссориться с этим типом, навсегда порвать с ним все отношения», — думал он.