Равнодушные
Шрифт:
Равнодушные
Глава первая [1]
Василий Николаевич Ордынцев, худой, высокий брюнет лет под пятьдесят, с большой, сильно заседевшей черной бородой и длинными, зачесанными назад седыми волосами, только что собирался уйти из железнодорожного правления, в котором занимал место начальника одного из отделов, как один удар электрического звонка раздался в маленьком кабинете Ордынцева.
1
Две
Автор, по-видимому, запамятовал, что еще в 1892 году две первые главы в первоначальной редакции с несколько иными именами действующих лиц были им напечатаны под заглавием «Дома» в сборнике «Современные картинки».
«Что ему нужно? Должен, кажется, знать, что занятия кончаются в четыре и что люди есть хотят!» — подумал, раздражаясь, Ордынцев.
И, захватив портфель, недовольный, пошел наверх в кабинет председателя правления, господина Гобзина.
— Мы, кажется, не видались сегодня, Василий Николаевич, — любезно проговорил мягким тенорком и слегка растягивая слова очень полный молодой человек хлыщеватого вида, протягивая через стол красную пухлую руку с короткими пальцами. — Покорнейше прошу присесть на минутку, Василий Николаевич. Пожалуйста! — указал господин Гобзин на кресло у стола.
— Что прикажете? — нетерпеливо спросил Ордынцев тем официально служебным тоном, не допускающим никакой фамильярности в отношениях, каким он всегда говорил с Гобзиным, один вид которого приводил в раздражение Ордынцева.
И эта самодовольная до нахальства улыбка, сиявшая на жирном и румяном лице с модной клинообразной бородкой, и наглый взгляд стеклянных рачьих глаз, и развязная самоуверенность суждений, тона и манер вместе с чуть не обритой круглой головой, до смешного кургузым вестоном [2] и крупным брильянтом на красном толстом мизинце с огромным ногтем, и пренебрежительная любезность обращения с подчиненными, апломб и старание быть вполне светским джентльменом, нисколько не похожим на мужика-отца, который из мелких рядчиков сделался миллионером и крупным финансовым тузом, — все это донельзя было противно в молодом, окончившем университет Гобзине, и Ордынцев старался как можно реже видаться со своим принципалом, ограничивая служебные свидания самыми короткими разговорами.
2
Пиджаком (от франц. le veston).
И теперь он, несмотря на приглашение Гобзина, не присел, а стоял.
— Господин Андреев у вас занимается? — спросил Гобзин.
— Да. В тарифном отделе.
— Потрудитесь, Василий Николаевич, завтра объявить господину Андрееву, что он нам более не нужен. Ну, разумеется, я велю выдать ему в виде награды жалованье за два месяца! — снисходительно прибавил Гобзин.
Изумленный таким распоряжением относительно трудолюбивого и дельного служащего, Ордынцев взволнованно спросил:
— За что вам угодно уволить Андреева?
Гобзин на секунду смутился.
Дело в том, что он обещал графине Заруцкой непременно устроить какого-то ее родственника, необыкновенно польщенный, что молодая и хорошенькая аристократка обратилась к нему с просьбой на одном благотворительном базаре, где Гобзин был ей представлен.
Мест не было, и надо было кого-нибудь уволить, чтобы исполнить обещание, о котором графиня только что напоминала письмом.
— У меня есть основания! — значительно проговорил Гобзин.
И, приняв вид начальника, придвинул к себе лежавшие на столе бумаги и опустил на них глаза, как бы давая этим понять Ордынцеву, что разговор окончен.
Но Ордынцев не намерен был кончать.
«Скотина!» — мысленно произнес он и бросил взгляд, полный презрения, на рыжеволосую голову своего патрона.
Взгляд этот скользнул по письменному столу и заметил на нем письмо и рядом взрезанный изящный конвертик с короной.
«Так вот какие основания!» — сообразил Ордынцев, еще более возмущенный.
На таких же «основаниях» уже были уволены двое служащих с тех пор, как Гобзин-отец посадил на свое место сынка.
И, видимо, осиливая негодование и стараясь не волноваться, Ордынцев довольно сдержанно проговорил:
— Но ведь Андреев спросит меня: за что его лишают куска хлеба? Что прикажете ему ответить? Он четыре года служит в правлении. У него мать и сестра на руках! — прибавил Ордынцев, и мягкая, чуть не просительная нотка задрожала в его голосе.
— У нас не благотворительное учреждение, Василий Николаевич, — возразил, усмехнувшись, Гобзин. — У всех есть или матери, или сестры, или жены, или любовницы, — продолжал он с веселой развязностью, оглядывая свои твердые, большие ногти. — Это не наше дело. Нам нужны хорошие, исправные служащие, а господин Андреев не из тех работников, которыми следует дорожить… Он…
— Напротив, Андреев…
— Я прошу вас, Василий Николаевич, позволить мне докончить! — с усиленно подчеркнутой любезностью остановил Ордынцева председатель правления, недовольный, что его смеют перебивать.
И его жирное круглое лицо залилось багровой краской, и большие рачьи глаза, казалось, еще более выкатились.
— Ваш господин Андреев, — продолжал Гобзин, все более и более проникаясь ненавистью к Андрееву именно оттого, что чувствовал свою несправедливость, — ваш господин Андреев небрежно относится к своим обязанностям. Так и потрудитесь ему передать от моего имени. Очень небрежно! Несколько дней кряду я видел его приходящим на службу в двенадцать вместо десяти. Это терпимо быть не может, и я удивляюсь, Василий Николаевич, как вы этого не замечали?
— Я это знал.
— Знали?
— Еще бы! Андреев являлся позже на службу с моего разрешения.
Молодой человек опешил.
— С вашего разрешения? — протянул он без обычного апломба и видимо недовольный, что попался впросак. — Я этого не знал.
— С моего. Я дал ему большую работу на дом и потому на это время позволил приходить позже на службу. И вообще я должен сказать, что Андреев отличный и добросовестный работник, и увольнение его было бы не только вопиющей несправедливостью, но и большой потерей для дела.
Этот горячий тон раздражал Гобзина. Сбитый с позиции, он несколько мгновений молчал.
— Против господина Андреева есть еще обвинение! — живо проговорил он, точно обрадовавшись.
— Какое-с?
— До меня дошли слухи, что он недавно был замешан в какой-то истории, не рекомендующей его образ мыслей.
— Сколько мне известно, хоть я, конечно, и не производил следствия, — с ядовитой усмешкой вставил Ордынцев, — было одно недоразумение.
— Недоразумение?
— Да-с! И ни в какой истории он не был замешан. Была бы охота у клеветников! Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Вам пошло и глупо наврали на Андреева в надежде, что вы поверите…