Равнодушные
Шрифт:
— Приятели твоего мужа… Служат вместе… Да ты что волнуешься, Инночка?.. Мало ли негодяев… Но только Григорий Александрович поступил как истинный джентльмен… Мне говорил Магомет — татарин, который был свидетелем этой сцены… Григорий Александрович побледнел как полотно, подошел к соседнему столу, за которым сидели эти господа, и сказал, что он задушит, если тот мерзавец скажет слово… Немножко по-мальчишески для будущего товарища министра, но… благородно…
Передавая об этом не без тайного умысла
— А Никодимцеву эти… господа не ответили дерзостью? — взволнованно спросила она.
— Такие господа трусы… Он бросил им карточку… и они извинялись перед ним…
— Когда это случилось?
— В прошлое воскресенье.
«Так вот отчего он не приезжал и вот отчего не хотел ездить, боясь скомпрометировать меня. Верно, говорили про него!» — подумала Инна Николаевна, тронутая деликатною, самоотверженною любовью Никодимцева.
— Да, Инночка, вот это истинная преданность… Ты, видно, околдовала этого Никодимцева…
— Тут не я, папа… Он, я думаю, вступился бы, если б при нем позорили и совсем незнакомую женщину…
— Положим, но все-таки едва ли бы так горячо…
И Инна подумала, что отец, пожалуй, и прав. И ей было это очень приятно, и в то же время ей хотелось как можно скорее «открыть ему глаза» на себя и сказать, что многое из того, что говорили о ней, — правда.
«А там будь что будет! Довольно лжи!»
Козельский еще раз сказал дочери, что в обиду не даст, и сказал, что надо скорее разводиться. Деньги на развод он, конечно, даст.
— Но муж ни за что не даст развода, папа.
— Он говорил?
— Говорил.
— О, какая скотина!.. Я с ним поговорю… Быть может, удастся убедить его…
— Вряд ли…
— Тогда… тогда знаешь ли что, Инночка?.. Надо будет попросить Никодимцева…
— Он уже предлагал свои услуги! — промолвила Инна Николаевна. — Но только лучше попробуй ты, папа… Поговори с мужем… Быть может… что-нибудь выйдет…
— Во всяком случае, выйдет что-нибудь хорошее! — значительно проговорил Козельский, целуя дочь. — А пока до свидания. Надо ехать. Передай мой привет Григорию Александровичу, если он приедет!
Козельский уехал делать последнюю попытку.
Инна Николаевна уложила Леночку спать и в ожидании Никодимцева ходила взад и вперед по комнате, со страхом думая об объяснении, которое она должна иметь с ним. Его заступничество произвело на нее сильное впечатление и в то же время обязывало ее рассказать про свою жизнь…
«Но только не сегодня и не сказать… лучше написать».
Эта мысль несколько успокоила ее. По крайней мере сегодня он еще будет такой же любящий, добрый.
Пробило девять часов. Никодимцев не ехал, и Инна Николаевна то и дело подходила к окну, из которого был виден подъезд, и всматривалась, не подъедет ли Никодимцев. И в голову ее лезли мрачные мысли. Ей казалось, что Никодимцев более никогда не приедет, что он узнал, какая она, и что она лишится единственного друга, которого так неожиданно послала ей судьба.
— Вам письмо, Инна Николаевна. Курьер привез и спрашивает, будет ли ответ? — доложил лакей, подавая на маленьком серебряном подносе письмо.
«Он не приехал!» — подумала Инна Николаевна.
И сердце ее тревожно забилось, когда она вскрыла большой конверт, в котором находилась зелененькая паспортная книга.
Но лицо ее просветлело, когда она прочитала маленькую записочку, в которой Никодимцев извещал, что, несмотря на желание узнать лично о здоровье Инны Николаевны, он не решается ее беспокоить в день ее переезда и просит позволения приехать завтра, чтобы лично сообщить приятные известия о возможности развода.
Повеселевшая, она тотчас же написала ему:
«Спасибо, горячее спасибо. Приезжайте завтра. Буду ждать».
— Положительно, мама, Никодимцев образец порядочности! — проговорила Инна Николаевна, входя в столовую.
— А что?..
— Прочитай его записку и оцени деликатность его неприезда…
— Да… вполне приличный господин. И радостную вещь сообщил. Спасибо ему.
— Какую? — спросила Тина.
— Что привезет приятное известие о разводе.
— Гм… Как, однако, твой корректный чиновник торопится с твоим разводом.
Инна Николаевна промолчала.
— Ты что этим хочешь сказать, Тина? — простодушно спросила Антонина Сергеевна.
— Хочу сказать, что он старается для себя…
— То есть как?
— А так… Влюблен в Инну и, наверное, сделает ей на днях предложение…
Мать вопросительно взглянула на Инну. Та полушутя сказала:
— У Тины фантазия большая, мама. Вот и все.
В это время вошел лакей и, обратившись к Тине, сказал:
— Вас, барышня, какой-то студент спрашивает, Скурагин.
— Первый раз слышу фамилию! — удивилась Тина.
— Очень бедно одетый, в летнем пальтеце… Зазябши. Прикажете отказать?
— Просите в гостиную.
— Я ему пришлю чаю, Тиночка! — сказала Антонина Сергеевна.
Тина вышла в гостиную.
Через минуту из-за портьеры показался черноволосый, худощавый студент, в очень потертом форменном сюртуке и в стоптанных сапогах, замечательно красивый, серьезный и несколько взволнованный.
— Скурагин! — произнес он твердым тоном.