Равные звездам

Лотош Евгений

До «Кристалла» он добрался за пятнадцать минут, побив все рекорды, нарушив все мыслимые правила и только чудом никого не сбив и не зацепив. Но на месте его ждал сюрприз еще больший.

— Итадзура? Баку? — равнодушно переспросил дежурный, прокручивая журнал регистрации. — Нет, не заезжали такие. Ни два дня назад, ни три, вообще никогда. Ты уверен, что именно к нам?

— Теперь уже нет, — пробормотал Комора. — Извини, что побеспокоил.

Он вышел из гостиницы, остановился перед входом, поднял голову и посмотрел ввысь, на черно-стеклянный кирпич здания. Слоги «Кристалл» сверкали в лучах утреннего солнца. Нет. Вряд ли они могли перепутать. Посторонившись, пропуская недовольно взглянувшую на него орочью пару, он задумался.

Пятеро

туристов, скандалистов, жмотов, неотесанных чурбанов и хамов, как никто иной заслуживающие презрительное прозвище «хрюшки». Трое мужчин и две женщины, ничего не желающие слушать о местных правилах приличия и отказывающихся надевать что-то менее вызывающее, чем их одежда. Типичные катонийцы — самоуверенные, всезнающие, взирающие на окружающий мир, словно посланники небес, несущие прогресс и счастье. Очень типичные.

Слишком типичные.

Память начала услужливо вытаскивать на поверхность странные эпизоды. Аэропорт — избалованная пухлая девица тащит на своем горбу тяжеленную на вид сумку. Отказ нанять носильщиков. И потом она деятельно помогает грузить багаж в микроавтобус, управляясь лучше бывалого грузчика. Физическая сила, которой позавидует здоровый мужик — физическая ли? Но если она синомэ, почему они ни разу не упомянули о том? Особенно с учетом местных законов об обязательной регистрации особых способностей и ношении нашейного знака?

Удочки в багаже — не маскировали ли они что-то более существенное? Он не большой любитель походов на природу, но если убрать дурацкие удочки — что в остатке? Палатки. Полевая утварь для готовки пищи. Бинокли. Что-то еще, что ему так и не позволили увидеть, демонстративно оттесняя в сторону от багажа?

Сцена возле памятника Тароне, когда Саматта откололся от группы. Явная военная выправка мужчины — и глупое кривляние с неуклюжими ударами в воздух. Ни один человек, которого когда-то учили драться врукопашную, и драться насмерть, на такие просто не способен. Значит, он зачем-то изображал из себя неумеху — но зачем? И если он намеренно разыгрывал из себя клоуна в тот момент, не занимались ли они таким актерством и в остальное время?

Постоянные скандалы и капризы. Его постоянное раздражение и облегчение, когда кто-то из них оказывался вне его поля зрения. А ведь, если задуматься, по крайней мере один из них все время отсутствовал рядом. Предлоги выходили разные, но факт остается фактом.

И вот теперь — внезапное немотивированное исчезновение с явно выраженным ложным следом. Конечно, всему может найтись самое простое объяснение. Но его дело маленькое: в случае чего сообщить и получить деньги. И премию, если информация окажется действительно важной. Именно то, что ему необходимо сейчас.

Гид Комора вытащил пелефон и вызвал код, невинно озаглавленный «Цветочная служба».

Тот же день. Где-то на дорогах Граша

— Каково оно — иметь приемным отцом Сущность?

Яна вздрогнула. Она тщетно пыталась сосредоточиться на тексте, описывающем условные обозначения на топографических картах. Как и обещал Саматта, дороги уже со вчерашнего дня стали куда хуже — провалы в асфальте и просто стертое до гравия покрытие встречалось все чаще и чаще, и трясло машину неимоверно. Ольга проявляла недюжинное мастерство в обращении с джипом, но от вибрации оно не спасало. Небольшой экран пелефона плясал перед глазами, буквы мельтешили, и Яна выключила его почти с облегчением.

— Что ты имеешь в виду? — вполголоса осведомилась она, чтобы не разбудить Дентора, спящего на заднем сиденье. Гигант явно страдал из-за своих габаритов, не позволяющим ему вытянуть ноги даже в такой большой машине, а потому засыпал в ней с большим трудом.

— То, что спрашиваю, — Ольга притормозила, чтобы перевалить через колдобину. — В «Черном квадрате» указано, что маска Сущности «Соловей» жила в одном доме с вашей группой. Личность,

которую он изображал, Дзинтон Мураций — каково жить с ним под одной крышей? Знать, что он каждую секунду буквально видит тебя насквозь, знает о каждой мелкой шалости, с легкостью распознает любую ложь?

— Ничего особенного, — Яна пожала плечами. Под внешне бесстрастной личиной, которую нацепила на себя Ольга, она чувствовала жгучее любопытство, которое ей меньше всего хотелось удовлетворять. Не в зоопарке они и не на шоу в телевизоре. — Просто жили, и все.

— Извини, я не хотела казаться грубой, — произнесла Ольга после паузы. — Я… мне просто интересно, не для того, чтобы ваше досье пополнить. Я сама росла в специнтернате, — она бросила на Яну извиняющийся взгляд. — Я просто не знаю, что такое жить с родителями.

— В интернате? — Яна взглянула на спутницу с новым интересом. — У тебя родители погибли?

— Не то чтобы погибли. Просто когда я… когда у меня проснулся эффектор, они перепугались. Так случилось, что гиперметаболизм заработал раньше манипуляторов. В один прекрасный день на улице я побежала за голубем и чуть не убилась о фонарный столб, стоящий в двух десятках саженей. Никто не понял, что произошло — сначала я стою рядом с мамой и тянусь ручонкой к птичке, а потом вдруг, до полусмерти разбившаяся, сползаю по столбу на землю. Ребра справа переломаны, нос расквашен почти в лепешку, и вообще словно доской по морде приложились. По крайней мере, так описано в моем личном деле, самой-то мне только-только исполнилось девять, так что я уже ничего и не помню. Приехала скорая, меня, бессознательную, увезли в больницу — и там, когда я после операции от наркоза отходила, заработали манипуляторы. Я реанимационную палату разнесла и снова об стену разбилась, когда с кровати спрыгнула.

— По тебе не скажешь, что ты так сильно пострадала, — Яна недоверчиво окинула лицо Ольги пристальным взглядом.

— До тринадцати лет вся физиономия перекошенной оставалась, пока меня в кадетское училище не отправили. Там пластическими операциями поправили. Ну, в общем, родителям предложили меня отдать на воспитание государству — тогда у нас уже сообразили, что к чему, и сильных девиантов высматривали и забирали. Родители даже и не колебались особенно. Потом уже, когда я из училища домой в увольнительные приходила, они себя все время не в своей тарелке чувствовали, вроде бы как предали. Даже извиняться пытались. Они, в общем-то, хорошие люди. У меня брат с сестрой есть, они все вместе прямо идеальной семьей выглядели. Они ко мне в гости приходили в интернат. Но в гости — совсем не то, что настоящая семья.

Ольга замолчала, глядя перед собой на дорогу. Мимо проносилась унылая однообразная степь, покрытая волнами колышущихся трав. Вдалеке показался и пропал лошадиный табун. Дорога повернула к западу, и она опустила шторку на лобовом стекле, блокируя бьющие в глаза лучи. Яна повторила ее движение.

— Я не знаю, каково жить в интернате, — сказала она, помолчав. — Так что я просто не знаю, чем жизнь в семье отличается от какой-то другой. Тебе лучше с Карой поговорить, она на своей шкуре все испытала — и детдом, и Институт. Ей есть с чем сравнивать. Но Дзи не был… маской. Он был отцом. Настоящим отцом. Строгим, требовательным, не позволяющим отлынивать от дел и лениться — но и любящим и понимающим. Нам с Ликой случалось врать ему по мелочам — мы, когда совсем мелкими были, не осознавали, насколько ложь бессмысленна. Но он, случалось, делал вид, что верит — то есть сейчас я понимаю, что делал вид, а тогда мы думали, что он и вправду купился. Так, по мелочам — к океану бегали купаться, несмотря на запрет, иногда с уроков сбегали, иногда мелочь тратили на мороженое вместо обеда, дрались на улице… Ничего страшного, но и обычный отец о таких вещах догадаться может. Я любила его. Может, даже сильнее своего настоящего отца. А может, просто так кажется — я своих настоящих родителей тоже уже почти забыла.