Равные звездам
Шрифт:
На какое-то время в машине воцарилась тишина, нарушаемая лишь порыкиванием мотора да похрапыванием Дентора.
— А ты молодец, — наконец разрушила ее Яна. — Хорошо воспринимаешь. Я боялась, что ошиблась, что корре… что сеанс психотерапии устраивать придется.
— Ну, в конце концов, меня напрямую история никак не касается, — философски откликнулась Ольга. — Я выполняю свой долг, а там хоть катись все в пропасть. Я же помню, что Саматта господину Медведю рассказывал, когда они в сорок девятом встречались после похищения. Сущности о нашей свободе воли пекутся, хотя мы перед ними как муравьи перед вашими обаками. Ну и пусть пекутся, я не возражаю. Ты мне материалы обязательно сбрось, почитаю, когда сменимся. Хотя… ты, пожалуй, права. Не стоит широкой публике о таких вещах знать. Колесники узнают — такая истерика начнется…
— Кто узнает?
— Колесники. Церковь Колесованной Звезды. Служители Бога-Солнца,
— А… Да, религиозные психи невесть что напридумывают. Когда меняться станем, сброшу книжки. Ольга, меня все-таки волнует землетрясение.
— А что такое?
— Кара. Ее же колебаниями естественного фона корежило, словно от блокиратора. Я все думаю — только у нее такая чувствительность? Или там на всех девиантов так действует? У Кары первая категория, у нас с тобой — тоже. А если нас скрутит в самый неподходящий момент?
— Непонятно, — Ольга нахмурилась. — Я однажды попадала в землетрясение — в Сахарных горах на лыжном курорте, я там господина Медведя охраняла. Слабое землетрясение, но вряд ли слабее, чем сегодня ночью. Я ровным счетом ничего не чувствовала. Надеюсь, что только у Карины такое. Она ведь вообще уникум. Почему бы ей и повышенной чувствительностью к магнитному полю не обладать? Доберемся до места — увидим.
— Увидим, — эхом откликнулась Яна. — Ольга, а можно… — Она помялась. — Можно нескромный вопрос задать? Личный?
— Попробуй.
— Когда ты о Медведе говоришь, у тебя словно теплая искра внутри вспыхивает. Ты его любишь, да?
Ольга посмотрела на нее долгим сумрачным взглядом, и машину тут же тряхнуло на пропущенной колдобине так, что у обеих лязгнули зубы.
— Я телохранитель, — холодно произнесла она. — Мой долг — защищать его, даже ценой своей жизни. Кроме того, он женат. У нас, в отличие от вашей Катонии, к семье серьезно относятся.
— Извини, — быстро сказала Яна. — Я не знала, что… ну, вопрос такой чувствительный. Приношу нижайшие извинения за невольное оскорбление и прошу забыть мои неудачные слова. — Она низко, насколько позволяли ремень и тряска, поклонилась.
— Без обид, — уже куда мягче откликнулась Ольга. — И любите же вы накручивать слова поверх слов! Почему бы не ограничиться простым «извини»?
— Наоборот, у вас, западных варваров, все неприлично коротко, — Яна слабо улыбнулась. — У нас так принято, по крайней мере, с чу… с теми, кто не близкие родственники или друзья.
— С чужими, с чужими, — Ольга хмыкнула. — Ты уж договаривай. Я мысли, как ты, читать не умею, но и не дура. Я же понимаю, почему со мной в одной машине либо ты, либо Саматта, либо Дентор, а не, скажем, Канса с Палеком. Я не в обиде — на вашем месте я бы меня вообще в группу не приняла. Особенно с учетом той истории с захватом Саматты. Но раз уж ты задаешь неприличные вопросы, могу ли я тебе такой же задать?
— Ну… давай. Но не обещаю, что отвечу.
— Посмотрим. Скажи, зачем ваша Сущность… ваш Демиург, «Соловей», Дзинтон Мураций, как ни назови — зачем он вас лично воспитывал? Если они, как ты говоришь, умеют планеты создавать вместе с жизнью на них, зачем ему ты? Карина? Палек? Потому что у вас эффекторы уникальные? К чему он вас готовил?
Яна не ответила, и на несколько минут разговор прервался. Потом она вздохнула.
— Я не знаю, Ольга. Честно, не знаю. Явно он нас ни к чему не готовил. Ну зачем ему мы, сама подумай? Если какие-то задачи решать по управлению обществом, куда проще взрослых привлечь, а не детей воспитывать. Они ведь так и делают — находят людей с нужными взглядами на жизнь, с правильными характерами, и формируют из них сети влияния. Вполне эффективно работает, особенно с учетом, что спецслужбы вынуждены подальше держаться. Эффекторы уникальные? Ну и что? Ему автономных дронов с нужными функциями наштамповать — дело нескольких минут, и те уйдут просто на планирование. Я не знаю. Может, ему просто захотелось на время завести семью. Обычную семью, с детьми, которых надо воспитывать и защищать, не задумываясь особо о своих целях. Душой отдохнуть от глобальных забот. Ты только представь — огромная пустая Вселенная, в которой можно творить что угодно и как угодно, но зачем? Для кого? Для себя? Ему почти миллион лет, шесть с чем-то часов, полдня по их счету — у них летоисчисление двенадцатиричное и к галактическому году привязано. И он самый младший: Майе полтора миллиона лет, а самым старшим — около четырех миллионов. За такой срок любые развлечения надоесть могут. Даже с учетом того, что они могут надолго, на тысячи и десятки тысяч лет, в летаргическую спячку впадать или в Игровой Мир уходить, где время относительно нашего в сто раз медленней идет. Кроме того, Дзи в психологическом плане — ярко выраженный мужчина. Крутой самец. А-доминант, пусть даже и без биологического тела. А тут — две несчастных замученные девочки на пороге полового созревания. Как
— Слабости… — задумчиво проговорила Ольга. — Странно. Слабости у таких могущественных существ. Тут только представишь, что все что угодно творить можешь, так прямо дух захватывает. За миллион лет мне такое, может, и надоело бы, но вряд ли раньше.
— Да не могут они что угодно творить! Вернее, возможность есть, но… Ну как бы тебе объяснить… Скажи, ты по математике в олимпиадах участвовала когда-нибудь?
— Не довелось. А что?
— Ну, наверное, все-таки знаешь, что там дипломами награждают. А диплом — это такой графический документик, в котором несколько слов обычным шрифтом и еще какая-нибудь картинка. Любой дизайнер тебе его за пять минут нарисует. Лика вон в момент справится. Хочешь, он тебе такой сделает? Напишет, что ты чемпионка мира по математике, а ты распечатаешь и всем показывать станешь. Хочешь?
— Нет, конечно, — недоуменно пожала плечами ее спутница.
— А почему?
— Ну… все же знают, что неправда.
— То есть только из-за того, что другие распознают твою ложь? Тогда просто дома на стенку повесь и никому не показывай, втайне гордится станешь.
— Да нет, разумеется! Я же его не заслужила!
— Вот. Не заслужила. И ты о том знаешь, даже если другие — нет. Ты вполне можешь — физически можешь — сделать себе диплом, но есть препятствия, существующие только в твоей голове, которые тебе такого не позволяют. Именно значимость для тебя персонально у фальшивого диплома отсутствует. Зато если она существует — если ты действительно чемпионка — то может сделать для тебя клочок бумаги ценней сундука с золотом. Но золото для тебя имеет еще и объективную — ну, условно-объективную ценность: его мало, а потому оно больших денег стоит. А у Демиургов нет золота, фигурально выражаясь. У них нет вообще ничего, что могло бы представлять материальную ценность в рамках их общества. Каждый Демиург автономен, он может создать для себя все, что ему потребно, так что базы для экономических отношений у них нет принципиально. У них есть только социальные отношения, и только они и имеют для них значимость. Игра — она ведь для них не просто Игра, она им Рейтинг дает, которым меряться можно. Но любым рейтингом за миллион лет надоедает хвастаться. Поэтому некоторые из них — Дзинтон, тот же Камилл или Майя — от Игры постепенно отходят. А что взамен? Они не знают. Они сейчас очень надеются, что мы свои пути найдем, которые они сами проглядели. Вот они и трясутся над нами.
— Но разве они не могут сделать еще один мир? Еще десять, сто, тысячу?
— Могут. Но, во-первых, творить живые миры — не ремесло, а искусство, которым владеют немногие. Веорон, например, который наш мир делал. Или сам Дзи, но он редко таким занимается. И делают их под заказ, под конкретного Игрока. У Конструкторов вообще особый статус, у них собственный Рейтинг — только не спрашивай, как за работу очки начисляются, не знаю. А во-вторых, подавляющему большинству Демиургов просто все равно. Они из Игры в Игру прыгают, и им достаточно. Тех, кому хоть что-то сверх Игры небезразлично, единицы. Максимум десятки. У них есть ученые — например физики из группы Харлама, легендарной личности из чуть ли не первобытного прошлого. Есть Институт Социомоделирования — громкое название для группы из семи Демиургов-Конструкторов, один из которых — Джао… Дзинтон, а вторая — Майя. Еще какой-то институт, по физическим исследованиям — полтора десятка Демиургов, что-то с Харламом не поделивших и работающих от него отдельно. Еще три или четыре аналогичных группы где-то там болтаются. Но их мало, очень мало. Им и с одним-то миром вроде нашего разобраться сложно — особенно вроде нашего. С одной стороны, им нужна наша самостоятельность мышления — а с другой, они вынуждены все время гасить пожары, вызванные изначальным программированием общества. Двести с чем-то лет назад они вообще хотели провести тотальную хаотизацию общества, чтобы всякие следы программы уничтожить.
— И почему не провели?
— На сей счет еще одна книжка есть, — улыбнулась Яна. — Даже две. Могу и их дать почитать. Кстати, там одна из героинь тоже Ольга, как и ты.
— Имя у нас распространенное… — рассеянно проговорила та. — Значит, вашему Дзинтону все надоело, и он решил просто расслабиться в вашем обществе? Ну хорошо, а зачем тогда ему Саматта? Сделал бы Цукку своей женой и получил бы классическую ячейку общества. Она ведь красивая, если судить по снимкам в «Черном квадрате». И фигура… Фотомодель самая натуральная. — Ее голос остался ровным, но в сердце, как почувствовала Яна, мелькнули отзвуки застарелой горечи женщины, осознающей заурядность своего лица и тела. Отзвуки, которые она слишком хорошо знала по себе самой.