Рай под колпаком
Шрифт:
— Есть у кого поучиться, — буркнул я и направился в свою комнату. Принял душ, побрился, надел новые джинсы, новые кроссовки, новую рубашку и даже куртку заменил. Жить предстояло по-новому… Но как?
Голова была ясной и светлой, и свалившиеся на меня «дополнительные» часы жизни без сна давили на сознание непосильной ношей. И без этого свободное время девать некуда. Случись со мной такое в старом мире, я бы нашел, что делать с «лишним» временем, но сейчас. Не я его убивал, а оно меня.
— Завтракать будете? — донеслось
— Буду!
— Тогда спускайтесь, стол накрыт.
Я спустился, но при виде количества блюд на столике у бассейна мне стало нехорошо. Как голодному мальчишке при виде опостылевшей манной каши. Все, что вводится насильно, вызывает антипатию, и обильный стол как нельзя лучше демонстрировал, что в новом мире еда — почти единственное для нас с Бескровным развлечение.
— Я у вас кем-то вроде личного повара стал, — пробурчал Бескровный, усаживаясь.
— Так в чем дело? — пожал я плечами. — Никто вас не заставляет. Могу и я приготовить, но такого изобилия не ждите.
— Нет-нет, — замахал он руками, — готовить я люблю… На другое намекаю.
— На что?
— Погреба у нас знатные, но в основном с крепкими напитками. Хочется иногда чего-нибудь попроще, полегче. Особенно с утра. Пивка бы… — мечтательно протянул он.
— То есть хотите, чтобы я в город за пивом съездил?
— Ага.
— Затарить им всю машину… — тихим голосом протянул я.
— Желательно, — согласился Валентин Сергеевич, наливая в бокал тоники добавляя коньяк.
— И чтобы все пиво было безалкогольным, — не меняя тона, закончил я.
— Само собой… — машинально кивнул он, но тут смысл дошел до него, рука дрогнула, и коньяк расплескался по столу. — Типун вам на язык! Хотите меня до инфаркта довести? Кто говорил, что сердечко у меня слабое?
— Потому и рекомендую безалкогольное.
— А! — махнул рукой Валентин Сергеевич. — С вами спорить — себе дороже. Коньяк будете?
— Спасибо, нет. Апельсиновый сок.
— А я — тоник с коньяком, — твердо сказал он и выпил бокал большими глотками. — За неимением пива…
Некоторое время мы ели молча.
— Вы обратили внимание, что розовый свет исчез? — внезапно спросил Валентин Сергеевич. — Купол, правда, остался, но, может, стена стала проницаемой?
Я поперхнулся салатом.
— Как — и вы тоже?
— Что — тоже?
Он недоуменно уставился на меня.
— Розового света не видите?
— Да… А почему — тоже?
— Спали нормально?
— А как можно спать после выпитого? Без задних ног. Под утро, конечно, тяжело… Но в чем дело?
— Да так… Думал, это только меня касается.
— Ишь, какой индивидуалист! Хочется и в этом быть особенным, — рассмеялся Валентин Сергеевич, налил вторую порцию коньяка с тоником и снова выпил бокал до дна.
— А почему вы так думали? спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза.
— Не знаю… Казалось почему-то.
Я выпил апельсиновый сок и принялся накладывать в тарелку салат.
— Нет уж, — повысил голос Валентин Сергеевич, — выкладывайте как на духу. Врать не умеете — чему вас только в спецшколе обучали?
— Зачем это вам? — поморщился я. — Сами вчера отстранились от моих дел, помните? «Бомбист Новиков», «один в поле не воин»… Ваши слова?
— М-да… — насупился он. — За бомбиста я, между прочим, извинился. Надеялся, если нас двое, таких неприкаянных, то все радости и невзгоды будем делить пополам. Выходит, ошибался… Обидно.
Он налил себе коньяку, взялся за рюмку.
— Хорошо, — жестом остановил его я. — Расскажу, но с одним условием — пить меньше будете. В зеркало на себя смотрели? Опухший, глаза слезятся, борода всклокочена… Не хочется состоять мальчиком на побегушках при алкоголике.
— При чем здесь мальчик на побегушках? — возмутился Бескровный. — Я вас за водкой не посылал!
— А за пивом?
— Гм… — Он с сожалением посмотрел на рюмку и выплеснул коньяк на гранитные плиты террасы. — Надеюсь, бороду сбривать не заставите… Я вас слушаю.
И я начал рассказывать. О кладбище, о том, чем там занимался, о Ремишевском, о «налетчике», о его дарах — экранировании мозга, бессоннице, гиперобостренном чувстве опасности…
Валентин Сергеевич слушал внимательно, кивал, поддакивал, отпускал междометия, но при этом усиленно насыщался. Я смотрел на то, с каким аппетитом он ест, и меня все сильнее и сильнее охватывало чувство безысходности. Со дня наступления в Холмовске «розового рая» мы практически только тем и занимались, что ели, пили и вели пустопорожние разговоры.
Конец рассказа я скомкал и замолчал.
— Все? — спросил Бескровный, не донеся вилку с наколотым грибочком до рта.
— Более-менее.
Так и не съев гриб, он отложил вилку в сторону.
— М-да… Бессонница — это любопытно. Тяжесть в голове, вялость, апатия наблюдаются?
— Нет. Пользуясь вашей терминологией — трезв как стеклышко. Голова настолько ясная, что даже противно.
— Так выпейте, — Иронично предложил он, но, увидев, как дернулась у меня щека, поспешно добавил: — Шучу. — Он откинулся на спинку кресла и задумчивым взглядом уставился поверх моей головы. — Вы человек молодой, поэтому не знаете, что такое бессонница. Путаете яичницу с божьим даром. Бессонница — старческое недомогание, во время которого ничего путного не сделаешь… А вот то, что у вас и у всех нынешних жителей Холмовска, — завидное приобретение. Еще совсем недавно мечтал о таком — представляете, сколько, бы романов я смог написать благодаря «лишним» восьми часам бодрствования в сутки? Беда только, что здесь моя писанина никому не нужна…