Рай под колпаком
Шрифт:
Я встал, прошелся по холлу. Вот, значит, в чем дело… Симбиоз между эго и человеком настолько плотный, что даже процесс репродукции нерасторжимо взаимосвязан. Вполне возможно, что именно этим и объяснялась деградация естественного носителя из поколения в поколение…
— Ну, так как, ты решаешься? — спросил Тонкэ.
— Нет.
— Почему?
Я набрал воздуха в легкие и заявил, как отрезал:
— ПОТОМУ, ЧТО Я ВАМ НЕ ВЕРЮ!
Тонкэ немного помолчал, затем опять спросил:
— Почему?
— По кочану! — совсем рассвирепел я.
— Это как? — не понял он.
— Никак… —
— А без идиом можешь обойтись? Я все-таки, как говорится у вас, не местный.
— Именно потому, что не местный, и не верю. Поставьте себя на мое место и все поймете. Вы же разумный человек…
— Я — эго, — поправил он.
— Человек, эго — какая разница! Разумный, надеюсь?
— Я тебя понял. Продолжай.
— Ни черта вы не поняли, если просите продолжать. Так вот, поставьте себя на мое место. Место ЧЕЛОВЕКА, кем бы вы ни хотели меня назвать и доказать мое иное происхождение. Заявляются на Землю пришельцы, создают из людей под куполом образцовое высокогуманное общество, этакую Утопию лучезарного будущего, о котором на Земле мечтали многие века… Но затем появляется еще один пришелец, который начинает объяснять, что никакая это на самом деле не Утопия, а крах и деградация человечества. Этот пришелец наделяет меня неограниченными возможностями, которые со временем должны развиться, но которыми мне так и не удастся воспользоваться, так как моя основная задача — превратиться в гравитационную бомбу и взорвать купол к чертовой матери! Вы сами поверили бы в подобное?!
— Логично изложено, — согласился Тонкэ. — Какие тебе нужны еще доказательства, чтобы ты поверил?
— Словесные?
— Иных у меня нет.
— А я словам не верю! Зная цену слова политиков и экстремистов земной цивилизации, почему я должен верить, что цена слова эго — выше? Кем бы вы меня ни называли, но я достаточно хорошо знаю человечество, а вот цивилизацию эго — нет. Не хочу оказаться ни бездумной марионеткой в ваших руках, ни безмолвным пушечным мясом. Пока сам не побываю в вашем мире, не оценю его, ни на какие террористические акции я не пойду. Вы говорили, что на кладбище находится пересадочная станция между нашим и вашим миром?
— Мирами, — индифферентно поправил Тонкэ. — У нас очень много миров…
— Тем более, — непримиримо заявил я. — Побываю, оценю и, пока сам не разберусь, где правда, где ложь, не приму решение.
В этот раз Тонкэ молчал долго, и я даже подумал, что он отключился от моего сознания. Но ошибался.
— Что ж, твое право, — наконец сказал он. — Тогда пойду я.
— Каким же образом? — удивился я.
— Инстинкт самосохранения эго не позволит мне провести перестройку организма искусственного носителя в гравитационную бомбу, но я могу взять ее с собой. Хотя из-за этого шансов на успешное проведение акции у меня значительно меньше, чем у тебя, — гравитационная бомба легко сканируется на расстоянии, в то время как ты можешь спокойно пройти на объект и лишь там создать из себя бомбу…
— Можно вопрос? — спросил я.
— Задавай.
— Почему вы, зная, какую готовите мне судьбу, наградили меня особенностями, которые не успели бы проявиться до моей смерти? Это что — завлекалочка эго? По типу
— Нет, это не завлекалочка, — тяжело вздохнул Тонкэ. — Все, что я обещал, в тебе рано или поздно проявится:
— В чем же смысл этих подарков?
— Я с самого начала предвидел, что ты не согласишься стать смертником, поэтому и подготовил тебя к путешествию через пересадочную станцию. Без этих способностей тебе будет трудно… Прощай.
И он отключился — это я понял сразу по наступившей в голове звенящей пустоте.
Глава 30
Не знаю, сколько я просидел за кухонным столом, бездумно уставившись на чашку с остывающим кофе. Мысли ворочались тяжело, с натугой. Такие, значит, дела… Я тяжело вздохнул, залпом выпил остывший кофе, поморщился и стал готовить новый.
Кофеин вернул ясность и быстроту мышления, и я, прихлебывая из чашки, направился к Бескровному, чтобы поделиться невеселым известием. Однако когда открыл дверь, понял, что, если и удастся разбудить писателя, толку от него будет мало — по ушам ударил несусветный храп, а в нос — запах перегара.
Зато Пацану ни храп, ни перегар не мешали. Вальяжно вытянувшись, он возлежал под боком Бескровного, а при моем появлении лишь приподнял голову, сладко зевнул, махнул хвостом и вновь смежил глаза. Вот и пойми этих животных — думал, что кота храп раздражает; а для него, похоже, громовые раскаты — что-то вроде ласкового урчания.
Закрыв дверь, я прошел по коридору и вышел во двор. День выдался пасмурный, небо затянуло свинцовыми тучами. Все эти дни стояла ясная солнечная погода, и только по ночам над садом и полями проливался искусственный дождь, из-за чего и зародилась уверенность, что эго умеют управлять погодой. Но, похоже, вызывать искусственные дожди эго умели, а вот обеспечивать ясную погоду — нет.
Отцветающий сад засыпал землю белыми лепестками, словно цветами на похоронах. Нерадостный день, чтобы умереть. Впрочем, умирать никогда не хочется. Не давал я обещания на самопожертвование, обещал только подумать, однако червячок сомнения, правильно ли поступаю, своим отказом обрекая на гибель земную цивилизацию, точил душу. Если верить Тонкэ, то мне осталось жить год, от силы два… Это, конечно, если верить. Верить не хотелось, но факты говорили о другом — седины в волосах прибавилось, да и образ мыслей изменился. Меньше стало запальчивости, больше обстоятельности. Мое искусственное тело старело не по годам, а по дням.
Пройдя по белому савану опавших лепестков, я подошел к обрыву, облокотился на парапет и стал смотреть на воду. На вершине холма ветра не ощущалось, но речная гладь морщинилась мелкой рябью. Порывы ветра налетали то с одной стороны, то с другой, и рябь веером расходилась в разные стороны по свинцовой, как тучи над головой, воде. Было холодно и тоскливо, словно не весна царила вокруг, а поздняя промозглая осень.
В голову ударил мягкий толчок, будто внезапный прилив крови в мозг, и я сразу понял, что это означает. Не знаю, каким стану через месяц, когда новые способности полностью оформятся, но уже сейчас их зачатки, действующие через подсознание, удовольствия не доставляли.