Рай со свистом пуль
Шрифт:
Это прошлой ночью он спал как убитый, а в эту мерещилась всякая чертовщина, беспокойство пилило, он просыпался, вскакивал, хватался за оружие и сидел, вертя головой, как сыч, озирая расщелины и трещины в теснинах. Товарищи тоже ворочались, разбрасывали траву и тряпки, доставленные Дениской с «Гамбринуса». В десять утра он проснулся окончательно, в недоумении уставился на тучи, затянувшие небо, – это было что-то новенькое («Как бы не символичное», – подумалось с опаской). Усилился ветер, а вместе с ветром нарастал гул прибоя. Волны разбивались о монолитные скалы, захлестывали груды камней на берегу. Поднимался уровень в бухте, он слышал, как поскрипывает мачта шлюпа, позвякивает якорная цепь. И снова возвращались мрачные мысли. Живая Ева стояла перед глазами, что-то говорила, и каждое слово било кувалдой
Тяжело ему что-то дышалось. Камень висел на душе. По мере решения проблем их становилось только больше. Он поднял голову. Гурьянов посапывал в расщелине, стащив с себя рюкзак и зачем-то обняв его. В канаве под вывернутым камнем вздымалось тряпье – Татьяна пристроила рюкзачок под голову и сладострастно спала, издавая звуки, похожие на звуки женского оргазма. Дениска разметался во сне, храпел, оскалив зубы, – рюкзачок валялся в стороне, рядом с американской штурмовой винтовкой и кожаным патронташем. Чушь собачья… Глеб чувствовал, как щеки горят от стыда, но все же поднялся, сделал несколько «гусиных» шагов, воровато огляделся и как-то бочком начал приближаться к Денискиным манаткам.
Скрипнул камешек под ногой. Он застыл – ну, стыдоба, хоть под землю провались! Завозился Гурьянов, привстал, пошарил по округе сонными глазами.
– Ты чего тут сидишь, командир? – удивился он, обнаружив майора в компрометирующей позе. Тот сидел на земле, подогнув колени – такое впечатление, словно справлял большую нужду…
Глеб резко поднялся, потянулся, разминая суставы, сделал несколько маховых упражнений.
– А ты о чем подумал? – засмеялся, отвернувшись, чтобы не спалиться с горящими щеками.
– А-а… – как-то недоверчиво протянул Гурьянов. – Ну-ну, физкультурник ты наш…
– Всем физкульт-привет… – страшным хриплым голосом сказала Татьяна и застонала, словно ее уже прикручивали к электрическому стулу. – А почему так не радужно? – Она приоткрыла один глаз и недоверчиво воззрилась на зависшую над островом тучу.
– Всем подъем, – строго сказал Глеб, делая решительную командирскую мину.
– Не могу… – прошептала Татьяна. – Я еще не загрузилась…
– А я вообще мал для всего этого, – непонятно с чего обнаружил Дениска и так зевнул, что закрывать рот пришлось со щелчком.
– А у меня желудок протестует, – проинформировал Гурьянов. – Сильно расстраивается, что его плохо кормят.
Спецназовцы поднимались, слонялись мертвой зыбью. Татьяна, растрепанная, как Антошка (в мультике про картошку), хмуро разглядывала себя в зеркале и напряженно думала.
– Молодец, Татьяна, – похвалил Гурьянов. – Ты всегда знаешь, чего хочешь.
– Ученые, кстати, выяснили, чего хочет женщина, – вспомнил Дениска. – Но она опять передумала.
– Ой, как смешно, – передразнила Татьяна, забрасывая за спину рюкзачок. – Ладно, бравые солдаты, в дорогу. Надеюсь, наш кэпмен тоже знает, чего он хочет…
В «пиратской бухте» царила подавленная тишина. Утренний шторм стряхнул поврежденный катер с «барьерного рифа», пошвырял по «бутылочному горлышку» и повалил набок. На поверхности остались лишь несколько иллюминаторов и киль, раздавленный в нескольких местах. Бригантину тоже стихия не пощадила. В безветренную погоду покалеченная «Лукреция» каким-то чудом оставалась на плаву, хотя и с сильным дифферентом на нос. А сейчас она практически наполовину погрузилась в воду, задрав корму, и чем-то напоминала страуса, зарывшего голову в песок.
– Приятно посмотреть, – безжалостно прокомментировала
Тела «ответственных за мероприятие» и ценные вещи, видимо, уже перенесли. В районе погибших судов живых существ не наблюдалось. Невнятный шум доносился из скал – такое ощущение, что там галдели чайки в своем гнездовище. «Передвигаться крайне осторожно, – предупредил Глеб. – Обозленные пираты, которым нечего больше терять, могут отплатить той же монетой – партизанской тактикой». Они передвигались по одному, огибая скалы, нависающие над «пиратской бухтой» (которую Гурьянов остроумно предложил переименовать в «Бухту затонувших надежд»), – один перебегал, а каждый из троих держал под контролем свой сектор обстрела. Местность в этой части острова была безжалостно распахана – такое ощущение, что ее бомбили с воздуха. Вывернутые пласты земли, редкие кусты и молодые пальмы, смутно напоминающие грибы-боровики. Соблазн перемахнуть через эту целину был велик, но Глеб приказал идти в обход – как делают все нормальные герои. И снова они тащились через заслоны из папоротника, увязали в листве и паразитах, присосавшихся к деревьям, падали в ямы, замаскированные ветками и сухими коряжинами…
Пиратский лагерь неплохо просматривался в прорехах между шапками листвы. Дистанция – метров девяносто, а впереди – одно из немногих на острове открытых пространств. «Ближе не подходить», – предупредил Глеб. Они лежали в нескольких метрах от опушки, в пышной траве потрескивали цикады, гомонили птицы с ярким «попугайским» опереньем (как бы даже не попугаи). В пиратском прибежище еще теплилась жизнь. Просматривались несколько приземистых палаток, передвигались какие-то снулые личности. Похоже, назревало событие. На открытом пространстве возникли несколько фигур – они лениво тащились, волоча за собой автоматы. У одного из них была перевязана голова. Бинт почернел от грязи и крови – раненый с трудом переставлял ноги. Потом из расщелины вылупилась знакомая личность – фактурный скандинав (кажется, Свенсон), назначенный Рафаэлем командовать частью отряда. Он сильно сутулился, прихрамывал, выглядел подавленным, но тяги к власти не растерял – гаркнул что-то гортанное. «Муравейник» оживился – пираты, увешанные оружием, потянулись из расщелин, выбирались из палаток. Донесся шум – к Свенсону подбежал один из подчиненных, начал что-то сконфуженно объяснять, тыча пальцем в палатку у себя за спиной. Выслушал ответ, немного поколебался и забрался на корточках в палатку. Прогремел выстрел.
– Своего же раненого прикончили, черти, – пробормотал Гурьянов. – Ну, разве можно так?
Похоже, объявлялся общий сбор. Глебу стало интересно, чем же собираются заняться пираты. Флот погублен, начальство перебито, связи с «центром» нет – а если есть, то как-то боязно докладывать папочке Юанджуну о смерти его приемного сына и полном провале операции. Единственный из выживших начальников – громила Свенсон, еще позавчера рядовой пират, – впечатления светоча разума не производил. С точки зрения Глеба, единственным выходом для горстки людей было выбрать безопасное место под лагерь и ждать. Но у Свенсона, похоже, имелись соображения. То, во что выстроилась дюжина измотанных людей, лишь отдаленно напоминало шеренгу. Попытка поддерживать в этом войске железную дисциплину выглядела карикатурно. Свенсон что-то злобно выкрикивал, хромая перед строем. А потом по шеренге просквозило оживление. Все как по команде повернули головы. Свенсон покосился через плечо – подбежал субъект в драных джинсах, обнаженный по пояс, начал что-то втолковывать ему на ухо. Свенсон явно заинтересовался, задал вопрос. Субъект начал тыкать пальцем куда-то на юго-восток и подпрыгивал от возбуждения. Сломался строй, люди заволновались.
– Они кого-то засекли, – напрягся Глеб. – Черт меня побери, ребята… Бьюсь об заклад, эти парни нашли себе занятие на день грядущий. Не забываем, что по острову бегают свихнувшийся олигарх и блондинка – и вовсе не факт, что они бегают вместе. Дозор пиратов засек кого-то из этой парочки. Я, конечно, не специалист по психологии среднестатистического пирата, но подозреваю, что обнаружение одинокого мужчины не вызвало бы столь нездорового возбуждения…
– Блин, им лишь бы потрахаться, – недовольно проворчала Татьяна. – Одной ногой на том свете, а все туда же…