Райские птицы из прошлого века
Шрифт:
Мы знаем, что существуют звуки, которых мы не слышим; они либо слишком высокие, либо слишком низкие по сравнению с обычными шумами. Есть крошечные существа, которых мы не можем разглядеть невооруженным взглядом. Но раз встречаются вещи, которые мы не можем распознать по той причине, что они либо слишком высоки или слишком низки, слишком малы или слишком велики, слишком тихи или слишком громки, то почему не может быть таких, которые мы не можем распознать из-за того, что не можем ощутить их – они невидимы и неслышимы для наших чувств. Наши чувства обманчивы. Мы не можем посмотреть на
Существуют ли мысли настолько высокие, настолько величественные, что они недоступны нашему уму? Если бы ощущения человека находились в гармонии со Вселенной, он был бы ее властелином.
Но перед нами возникает главное препятствие – наше тело. Мое тело кажется мне просто досадной помехой; оно напоминает мне нелепую повозку, в которую впряжены кони желания – душа. Я чувствую, что без тела я мог бы оттолкнуться от земли и подняться к тем недостижимым, темно-синим вершинам исполнения желаний и разгадки тайн, но из-за неуклюжего и совершенно бесполезного тела я могу поймать лишь краткие мгновения счастья в скучных и однообразных просторах нашей земной действительности. Хотя у моего мерзкого тела может быть и какое-то свое предназначение. Возможно, абстрактное желание должно принять конкретные очертания, прежде чем будет сделан шаг к исполнению желаний и познанию истины.
В моей душе, если таковая у меня имеется, борются идеалист и материалист. Чем больше я узнаю, тем меньше я знаю; чем лучше мне удается формулировать собственные мысли, тем меньше мне хочется это делать. В любой вещи наличествует масса правдивого и ложного. Иногда мне кажется, что все вокруг – порождение какой-то чудовищной шутки, и достижения человека, и его знания, приобретаемые им постепенно, ценой невероятных усилий на протяжении веков, – это всего лишь колеблющаяся дымка над песками Времени, песками, которые однажды поглотят меня. Значит ли это, что мой облик изменится, что нынешняя форма уступит место более легкой и прекрасной, или все сведется к тому, что пыль смешается с пылью? Я не могу дать ответа на этот вопрос.
Напиши, если будет время [2] .
Глава 7
Полшага до крыши
Мария Петровна в Олеговой жизни появилась одновременно с Татьяной. Обе они – мать и дочь – с первых минут знакомства вызвали лишь глухую инстинктивную неприязнь, с которой Олег искренне боролся, впрочем, безо всякого успеха.
С годами неприязнь, пустившая глубокие корни в Олегову душу, окрепла, разрослась, обзавелась пышной кроной обид, и уже изготовилась дать плоды мести, когда случилось несчастье.
2
Письмо Роберта Говарда Т.К. Смиту, пер. Т. Темкиной, 1998.
Почему-то сообщила о нем именно Мария Петровна. Сухой и ломкий голос
Невозможно!
Олег не приехал – прилетел в чужой дом, наполненный чужими людьми. Он пробился сквозь оцепление репортеров, отмахнулся от назойливых камер и странных вопросов, преодолел рубеж ступеней и милиции, чтобы попасть в холл.
Мария Петровна сидела на кухонном табурете – откуда в этом доме ему взяться – и рыдала. Полные руки ее бессильно свисали, плечи горбились, а голова уткнулась в самую грудь. Хрипы и рыдания – волынка в неумелых руках – перебивали прочие звуки, которых в доме было великое множество.
Но стоило появиться Олегу, как Мария Петровна бросила рыдать.
– Он! – она вскочила и вытянула руки. Скрюченные пальцы полоснули воздух. – Это он виноват! Он на Танечку наговаривал! Арестуйте его! Арестуйте!
– Вы кем будете? – поинтересовался безликий мужчина в синем костюме.
– Кому? – ответил Олег, не поняв вопроса.
– Потерпевшей.
– Я… брат. Не ее. Сергея Булгина. Я – брат Сергея Булгина. Где он?
– Лжет! Лжет! Он наговаривал! Он виноват! Он во всем виноват.
– Где Сергей?
Щепа. Каменная крошка. Вода сочится из чаши, сползает по ножке – зачем Сереге фонтан? – и поит багряную лужу. Вода растекается по полу, покрывает его буроватой вуалью.
– Задержан до выяснения обстоятельств.
– Убийца! – завизжала Мария Петровна и упала в обморок. А вторая ее дочь, которая стояла тихо, незаметно, полностью слившись с тенью, сказала:
– Вы извините маму. У нее шок.
– Что здесь произошло? – Олег спрашивал у этой теневой девочки с некрасивым лицом, но умными глазами.
– Сережа зарубил Таню. И Лизу… Насмерть, – зачем-то уточнила она. – Я думаю, что он просто сошел с ума.
Просто-сложно-путано. Эта девочка оказалась права, и правоту ее подтвердила экспертиза. Она же спасла Сергея от тюрьмы, отправив в психиатрическую лечебницу.
А потом Сергея убили, и Олегу пришлось вернуться в чертов дом, где прятались рисованые голуби, Мария Петровна и один вопрос, на который у Олега не было однозначного ответа.
Он очень надеялся на помощь рыжей девочки. И еще нисколько не боялся голубей.
Комната Олега находилась под самым чердаком и была узкой, длинной. Ни дать ни взять – прямая кишка с дверью, выходившей на самую лестницу. Серые в крапину обои добавляли помещению унылости, простая мебель выстроилась вдоль стен, норовя цветом слиться с обоями. Пропыленные занавески прятали грязное стекло, разрезанное рамой на равные сегменты. И лишь пол был яркого, нарядного цвета – темно-зеленого.
Олегу комната не нравилась, и он мог бы занять любую, но все равно пришел в эту, подаренную некогда со щедрой Татьяниной руки.
– В других пока ремонт, – сказала она. – А тут вид хороший.
– Спасибо.
Татьяна тогда вышла и дверью хлопнула, демонстрируя, где она видит и Олега, и благодарность его, и собственного упрямого супруга, который продолжал возиться с новоявленным родственником. Наверное, следовало уехать, но Олег открыл окно и, сев на подоконник, любовался видом.