Райский сад дьявола
Шрифт:
И неудивительно! Праотцы и пророки на этих грохочущих железяках по небесам не летали — люди были серьезные, о настоящем думали и Бога в молитвах своих тревожили по делу. Если Бог поможет, решил Монька, обойдется без молитвы, и так как-нибудь сядем, в воздухе не останемся.
Турбины успокаивающе рявкнули, под корпусом самолета что-то хрустнуло, чавкнуло, тяжело стукнуло — Монька догадался, что выпустили шасси. Уже приятно! Но хотелось бы знать точнее — они что, собираются нас сажать в такой темноте? И в этот момент «Эрбас» вынырнул на свет Божий. Монька осторожно открыл глаз, посмотрел за окошко и узнал корпуса Зеленограда —
Монька хорошо знал этот город. Собственно, он его знал, когда это еще был никакой не Зеленоград, центр советской электроники, а грязная деревня Крюково. Здесь была огромная зона, которая возводила будущую цитадель науки и технического прогресса. Когда это было? Лет тридцать назад? Или больше? Неохота вспоминать. Но почти против воли Монька вспомнил, как его сосед по бараку, сионист, талмудист и начетчик Зелигман, которого Монька милостиво пригласил к себе на шконку разъедать полученную с воли передачу, объяснял ему:
— Великий маггид из Межерича для таких, как ты, Монька, составил вечный кодекс вора.
— И блатной закон тоже рэбаи придумали? — восхитился Монька.
— Ты, Монька, хоть и вор отпетый, но ты все-таки немного еврей. Ты запоминай, я все равно скоро умру, и ты на Страшном Суде хоть два слова себе в защиту скажешь…
— Валяй, — разрешил Монька и сам намазал старику огромный бутерброд с «бациллами». — Говори и жри — это можно, масло коровье, кошерное…
Голодный старик вещал о странных откровениях межеричского законоучителя, исчезнувшего в веках, — о семи нерушимых правилах вора.
Вор живет и делает все втайне.
Вор, чего не добился сегодня, постарается добиться завтра.
Вор знает одну верность — своим подельщикам.
Вор готов на все ради предмета своего желания.
Вор, добившись вожделенного, сразу утрачивает к нему интерес.
Вор, чтобы украсть желанное, не боится никаких испытаний.
Вор никем и никогда, кроме как вором, не хочет быть.
И это — самое главное в характере вора…
Борт заходил на посадку. Секущий свист турбин полосовал туман, испуганно жавшийся рваными клочьями к земле. На подлете самолет трясло и качало, как старый плацкартный вагон на станции «Сортировочная». Монька снова закрыл глаза, ожидая этого отвратительного мига, когда самолет на жуткой скорости ударяет колесами в бетон полосы, — он много раз видел, как от этого удара кипит резина шасси, как синими струйками горят баллоны от нестерпимого жара прикосновения к тверди.
«Зачем мне все это? — думал Монька. — У меня есть все… У меня только мало времени… Лучше бы я полетел в Лондон проведать Арика».
Арика, свет души, мечту и наследника, единственного сына, позднего ребенка, Монька родил, когда ему давно минуло сорок. Вся страсть и нежность еврейского чадолюбия были вмещены им в этого симпатичного пацана. Тем более что мальчишка действительно подавал огромные надежды. О-о, каких неслыханных ухищрений и денег стоило определить его на учебу в Итонский колледж, инкубатор мировой духовной аристократии…
Но Монька летит не в Лондон, а в Москву. На встречу со своими разбойными друзьями и подельщиками. Ничего не поделаешь — если игра продолжается, нельзя просто встать и выйти из-за стола. Монька был игрок и бросить игру, когда на кону был весь банк, не мог.
В Вене, у себя на хозяйстве, он оставил Васенко. Парень быстрый, умный и серьезный. Вот уж действительно настоящий беглец с невидимого фронта. Но почему-то запали в память слова Хэнка: «Кто не пощадил Родину, не пощадит и меня».
Хэнк должен выехать из Вены сегодня вечером. Брать его вместе с собой Монька остерегался. Хэнка доставят в Киев, где рубежи родины хранят свои ребята, и там он гарантированно пройдет паспортный контроль. И на машине — через совсем проницаемую границу — приедет в Москву. Видимо, послезавтра.
Монька догадывался, ощущал, как остро его не любит Хэнк. Так и он Хэнка не любит — нормальный фашистюга! Но бизнес, к сожалению, — это не любовные игры.
Партнера нужно иметь надежного, жесткого, с которым ты уверен, что на другом конце рычага ничего не треснет, не смылится, не обломится. Интересно, Хэнк не любит его за что-то чисто конкретное или просто из здорового антисемитизма? Он спросил об этом у Васенко, на что беглец с невидимого фронта пожал плечами:
— Ничего удивительного, евреев не любят люди по дикости и зависти к их высокой материальной обеспеченности. Люди просто не понимают, что завидовать богатству евреев так же глупо, как возмущаться засильем негров в высшей баскетбольной лиге. Генетика! Национальный характер, историческая традиция! И вообще! Все эти душеразрывные разговоры об антисемитах — для бедных евреев. Богатые евреи состоят в совершенно другой нации. Особый народ, вроде английских лордов. И не берите это в голову, Эммануил Семенович, нам на чувства Хэнка нассать с колокольни ратуши…
— Но-но, я не о чувствах толкую, — сказал Монька. — С ним надо ухо держать востро, этот парень маленько того — ку-ку…
Жалко, что Васенко нельзя было взять с собой в Москву, с ним надежнее, легче. Но сюда ехать он боится.
Самолет шваркнул пухлыми колесами по бетону, легонечко козланул — немного носило с боку на бок по полосе, а потом сладко заревели реверсы, бешеный дрожащий гон стих, и машина покатилась плавно, завернула на рулежную дорожку, развернулась и подъехала белоснежным величавым лимузином к причалу.
Монька встал, стюардесса подала ему коричневый кожаный портфель «майстершткж» и улыбнулась так сладко, будто мечтала провести с ним остаток жизни.
Не жизнь, а может быть, ночь. Не мечтала, а страшилась. И вообще не с ним.
По длинной кишке коридора-трапа, ковыляя, переваливаясь на больных ногах, как утка, отправился на выход. У стеклянных дверей рядом с пограничником маячил, щерился до ушей Колька Швец. Бросился к Моньке, обнял, приподнял в воздух, закружил вокруг себя.
— Как я рад тебя видеть, Монька! — орал он.
Похоже, действительно рад. Хотя у этого проходимца никогда не разобрать, что правда, а что ложь, что божба, а что хула.
Пограничник и голенастая девка в аэрофлотовской форме сортировали прибывших — на пассажиров обычных и VIP-персон. В VIP-классе набралось, кроме Моньки, еще двое. Рядовые пассажиры прямо от дверей спускались на эскалаторе к паспортному контролю, а оттуда к багажу. А Моньке по VIP-классу полагалась особая церемония встречи — на колченогих больных ногах поперли его пешком через огромный стеклянный коридор, опоясывающий весь терминал, куда-то спускались, потом поднимались на необозримо высокий бельэтаж, в специальный зал для встречи самых долгожданных и любимых гостей.