Райский сад дьявола
Шрифт:
— Коля, — спросил Монька, — ну почему же у нас такая мудацкая страна? Почему все наоборот? Почему все стоит раком?
Швец махнул рукой:
— Моня, прошу тебя — без антимоний и критиканства! Умом одну шестую суши не понять, австрийским акром не измерить… Пустое. Джангиров ждет тебя, сучит ножками от нетерпения. Сюда не приехал, чтобы не светить тебя лишнего, не хочет тебя подставлять дружбой с ним…
— Замечательные времена! — засмеялся Монька. — Депутат парламента, генерал, не хочет скомпрометировать залетного делягу своей привязанностью?
— Ну, более или менее, — ухмыльнулся Швец. — Есть тут кое-какие тонкости. И отдельные толстости…
Они медленно шагали по лестнице в общий зал прилета, Монька тихонько матерился, а Швец заботливо держал его под руку. Вообще-то говоря, эта композиция была схематической картинкой всех их жизненных отношений — Швец множество лет поддерживал Моньку под руку и сам за него крепко держался, и разобраться, кто же кого поддерживает на самом деле, им и самим не удавалось.
Когда-то, множество лет назад, именно Швец убедил Моньку, исповедника воровского закона, нарушить великий принцип — никогда не дружить с ментами. Медленно, мучительно, окончательно Монька понял тогда, что эта заповедь больше не действует. Жизнь изменилась и аннулировала этот завет, поскольку уже непонятно было совсем — кто и с какой стороны играет.
Сошлись по недоразумению — неделю ехали на поезде в Москву. Этапом. Вор в законе Монька Веселый и майор милиции Швец. Оба — на доследование и новое слушание дела. Звериная строгость конвойного режима, уравновешенная общим бардаком и мелкими взятками, свела их вместе в мало-мальски выносимых условиях и дала возможность от души побеседовать о жизни.
Монька переживал творческий кризис. Штука в том, что он не хотел быть никем, кроме как настоящим высокопородным вором-законником. Он был художником и творцом своей странной профессии, идеологом и ревнителем этого лихого занятия.
Мир ломался и разрушал незыблемые представления. Монька испытывал унижение и боль. Полгода готовил он филигранную акцию — бескровное, безболезненное, мгновенное изъятие миллиона из инкассаторского автомобиля, возившего деньги в аэропорт Домодедово. Никакого ломового насилия! Скоростной наезд, сильный короткий испуг охраны — и Монька с двумя подхватниками и с двумя кассовыми сумками исчезает, как реверсный дымок за кромкой взлетного поля. Все было им рассчитано и перепроверено — маршрут движения банковского «рафика», график на трассе, экипаж охраны, смена постов ГАИ на шоссе, их собственная маскировка, пути отхода, место временной притырки взятых денег и пустые наколки для беготни преследователей, когда через полчаса после экса обнаружат перепуганный и обезоруженный конвой опустошенного деньговоза.
Все рассчитал, да только Великий Седой Пахан на небесах имеет на все свои расчеты. Накануне «рывка» умер тихо в своей постели Монькин отец — знаменитый вор Семен по прозвищу Еврей. И Монька улетел в Одессу справить по всем законам свой горький сыновний долг. А хапок под Домодедовом отложил: «Бог с ними, с деньгами, не до них сейчас. Вернусь погодя, сделаю…»
И подхватчики очень сочувствовали Монькиному горю. И себе особенно — «бабули» зависли неведомо на сколько времени. Дело-то выглядит очень просто, Монька все так умно, точно и ловко придумал, что там и суетить нечего — остановить на дороге и забрать «лавэ».
Не стали ждать возвращения Моньки с похорон, сами вышли на большой рывок, и все получилось! Как Монька и говорил!
С одной, правда, накладочкой — экипаж, трех человек, водителя и двух охранников, пришлось положить там. Всего же не предусмотришь! Кто им велел возникать? Монька, правда, говорил, что знает, как обеспечить их сговорчивость, но они не знали, и вообще неизвестно, знал ли это Монька — хорошо ему там на поминках рассуждать, выпивать-закусывать, когда они тут все на себя взяли!
Всю ментуру, гэбуху и агентуру державы бросили на поиск налетчиков — восемьсот сорок тысяч увели и трех человек убили! Шум и ярость! Только движения по делу не было. Глухо.
Монька не стал сам разбираться с подхватниками. По своему воровскому рангу он собрал сходку для решения этого негодяйского нарушения кодекса. Вонючих самочинщиков, помоечных беспредельщиков, ослушавшихся пахана, он требовал примерно и очень жестоко наказать. Что дозволено «смотрящему», не дозволено «быку»!
И киксанулся! Да как! Покачала сходка головушками мудрыми, бровки похмурила, строго пожурила отморозков — и простила. А Моньке разрешила забрать все бабки — кроме тех, что подхватчики уже внесли в общак. Четыреста двадцать тысяч — половину взятого — эти козлы, напуганные поднявшимся шухером на сыске и угрозой крутой расправы со стороны Моньки, сбросили в общак. И откупились…
А Колька Швец в эти времена насмерть сшибся в бою с советской подслеповатой Фемидой и надеялся ее победить и восстановиться, и предлагал Моньке вскоре взреять орлами над неопрятными просторами разваливающейся отчизны.
— Чистому криминалу приходит конец, — убеждал он Моньку. — Нерентабельно! Объедки от богатых промыслов! Надо открывать против коммуняк второй фронт — экономический!..
Оба вынырнули из своего узилища, отбились, вернулись в матереющую свободную жизнь, не потеряли друг друга. И однажды Швец представил Моньку Джангиру, под чьим заботливым снисходительным глазом провернули бизнесовое дело — патриотическое, легальное, общественно полезное. «Чистые овощи». Никаких аллюзий с руками правосудия! Действительно чистые.
Совершенно законно, естественным путем сгнаивались ежедневно тысячи тонн овощей, которые через подпольный завод промывали пожарными гидрантами и фасовали в невиданные тогда нейлоновые сумки-сетки по 3 кг каждая. Заработали на остатках от гнилья миллионы и заложили основу хозяйственной империи…
А потом, чуть сгустились тучи, Джангир организовал Моньке выезд на историческую родину в окрестности Вены, где он прильнул к родным корням, прижимая к измученному сердцу бумаги с авуарами «Кредитен-банка»…
…Швец оторвал Моньку от воспоминаний, показав на экран большого телевизора — президент Ельцин, будто налитой цементом, тяжелый, объяснял народу про текущие задачи. Может быть, про свои?
— Видишь, какой боец? — спросил Швец. — По-прежнему наверху кучи…
Монька вздохнул:
— Ничего страшного… По-моему, ваш ребе тухнет с головы…
— Плевать! Скоро заменим! — успокоил Швец. — Скажи, какие есть проблемы?
— Скорую помощь! — попросил Монька. — Срочно! Нужна сестричка — реаниматор полуживой плоти… Пиявка лет восемнадцати, килограммов на шестьдесят…