Разберемся по-семейному
Шрифт:
— Привет, Марина.
Она перестала играть, встала, выключила свет над роялем и села рядом с ним — высокая женщина с небольшой грудью и длинными ногами. На ней было синее вечернее платье. В каждом ее движении сквозила природная грация. Она подняла свой бокал.
— За то, что скрашивает дождливые ночи! За тебя, мой ненаглядный мужик, мой Барин.
Он кивнул с улыбкой, взял ее руку и поднес к губам, поцеловал ее нежную ладонь и кончиком языка обвел на ней кружок. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как вздрогнула ее нога, а ногти легонько вцепились в его
— Эта дождливая ночь наша, или славные подвиги не могут подождать до утра?
Она освободила свою руку и взяла у него сигарету. Когда Валерий поднес зажигалку, она сказала:
— Я за то, чтобы эта ночь была нашей. Или, может быть, ты сначала хочешь поговорить с Наташей?
— Конечно. И ты знаешь, что я скажу ей.
— Прошу тебя, скажи ей только, что ты посмотришь, что можно сделать.
— Не пытайся уйти от проблемы, солнышко. Сестренке предстоит столкнуться с неприятностями. И чем скорее она набьет себе синяков, тем скорее они пройдут.
Барский угрюмо потягивал свой коктейль, думая о том, как много прекрасных женщин связывает свою судьбу с ни на что не годными мужчинами.
— А она-то тут при чем? Девке просто не повезло. Она связалась с идиотом…
— Можно подумать, что раньше она связывалась не с идиотами.
— … который внезапно куда-то подевался, — упрямо закончила Марина.
— Как и все ее великие и страстные любови. Нет, ты мне можешь сказать, что она в нем нашла?
— Разумеется, в точности то же, что и я нашла в тебе, — заявила Марина. И, взглянув в недоумевающие глаза Барского, уточнила: — обеспеченность, постоянство и нежность.
Своими коленями она обхватила его колено и немножечко сжала, не сводя с него глаз.
— Не знаю, как насчет себя, но единственный совет, который я могу дать ей, — это вычеркнуть его из своей жизни. Мариш, я знаю людей типа этого Фимки — он не годится для Наташи. Он вообще не годится в спутники жизни ни одной женщине, кроме той, которая скрутит его в бараний рог. Ты же должна это понять.
— Я-то это понимаю. Но Наташа не понимает.
— Придется. — Барский поставил пустой бокал и провел рукой по еще влажным волосам. — Ты, действительно, уверена, что он отправился в Питер полюбоваться на Пушкинские места?
— Как и в том, что дамочка, взявшая трубку, когда я звонила, была просто горничной отеля, мой милый. — Ее голос звучал хрипло, а пальцы яростно сжали его руку, пуская ногти под кожу. — Знаешь, милый, многим моим друзьям ты совершенно не нравишься. Меня уже очень давно не приглашают на разные светские тусовки, презентации и прочие приемы. Таковы правила игры, хотя мне на это и наплевать.
— Сравнивая меня с Фимой, ты ни к чему не придешь.
— Черт возьми, тебе надо пореже летать на самолетах. Ты от них тупеешь. — Она уронила сигарету на пол и яростно затоптала ее. — Я и не собираюсь сравнивать.
— Действительно? — поднял бровь Барский.
— Да я и не смогла бы. — Она взяла другую сигарету. — Прошло семь лет, и я думаю, что знаю о тебе меньше, чем в самом начале нашего знакомства. Мы можем быть вместе неделю, месяц или два. Потом по телефону с этим твоим противоподслушивающим устройством тебе кто-то звонит, говорит тебе несколько слов, и ты бросаешь все, бросаешь кабак в середине рабочего дня, бросаешь меня на половине палки и уходишь. Я знаю только, что порой за этим стоят такие большие шишки, что генералы тебе кланяются и берут под козырек. А когда ты свободен, то начинаешь возиться с какими-то подозрительными субъектами. — Она затянулась сигаретой и наклонилась к нему. — Но в одном, что касается тебя, я уверена. Я тебя люблю. И этого достаточно.
— Вот и хорошо. — Барский в глубине души лелеял надежду, что Марина никогда не узнает, что большинство подозрительных субъектов, с которыми он встречался в «Трубе», были агентами разных стран. И не только дружественных. Они превратили «Трубу» в нейтральную территорию, своего рода клуб, где противники могли бы встретиться, посидеть друг с другом, вместе выпить, рассказывая противнику небылицы и пытаясь выведать у него крупицы информации.
— Неужели ты не понимаешь, что с Наташей происходит то же самое? По твоему мнению, Фима какой-то там сукин сын, жидовская морда, пидор какой-то недоделанный. А для нее он очаровательный, рассудительный, а, может быть, даже гениальный юноша. Не важно, так ли это на самом деле. Важно, что и она любит его.
— О, женщины! — сказал Барский. — Да, согласен, он грамотный инженер, но в нем нет ничего такого… очаровательного. Мы, деревенские ребята, называем таких городских козлов пронырами. Он расчетливый, а не рассудительный. Он знает, что ему нужно от женщины, и у него хватает ума и терпения обрабатывать ее до тех пор, пока она не приползет на коленях и не отдаст сама то, что ему нужно.
— Истина, — медленно сказала Марина, — возможно, где-то посередине.
— Возможно, — согласился Барский, пытаясь представить себя, что же может увидеть женщина в Фиме Лифшице.
Высокий, довольно привлекательный, но не красавчик. Острый взгляд серых глаз, светлые волосы. Одновременно мужчина и мальчик. Человек, способный облечь в непринужденную форму то, что хочет сказать, хорошо танцует, знает кабаки с хорошай кухней и умеет пить. У него современная холостяцкая квартира в городе и небольшая дачка в районе Пушкино. Там у него отличная мастерская и гараж, где он занимается своей инженерной работой. Там же он прикупил еще пару гаражей, полных старинных машин, которые он восстановил из утиля и довел до полного блеска. Барский всегда признавал, что у Фимы Лифшица золотые руки.
— Не знаю, что думает об этом ФСБ, но они, должно быть, считают, что он еще в городе. По крайней мере, пара ребят от них приглядывает за аэропортом. — Барский рассказал ей о встрече с Коржановым и Сияпиным. — Ты можешь объяснить, зачем ему понадобилось скрываться? Он что, задумал бежать в Израиль?
— Не представляю. Когда в последний раз я видела его с Наташей, не похоже было, что его что-то беспокоит.
— Когда это было? И что он говорил?
Марина рисовала бокалом мокрые кружки на крышке фортепьяно.