Разбитые маски
Шрифт:
Он снова посмотрел на ее истрепанные, пыльные тапочки. Сбежала из дому, может, вырвалась из рук матери. Явно была ссора. Наверняка. Девочка обозлена, хочет за что-то отомстить. Дети часто не понимают, в какие игры играют. Им важно ударить в ответ на удар, а то, что их ударом можно убить, они не осознают.
– А потом… – Слова давались Тане с трудом. – В субботу… Когда папа, ну…
Она замолчала на секунду. Самохин услышал, как в горле у нее что-то булькнуло. Таня подняла глаза:
– Она как получила телеграмму, сразу куда-то помчалась.
– Ты помнишь, когда вернулась мама?
– После пяти. Когда она вошла, я сразу увидела – что-то случилось! Что-то нехорошее! Она была такая странная! Вся трясется, и глаза белые. У нее всегда такие глаза, когда она подерется! – В голосе прозвучало такое яростное обличение, что следователь только охнул. – И ничего мне не сказала, велела идти гулять. А следователю, который приезжал вчера, наврала, что очень хорошо поговорила с папой. После хорошего разговора так не выглядят!
Самохин снова включил диктофон:
– Повтори все это еще разок, сделай милость. Ты молодец, что пришла. У меня тут конфеты есть, чаю хочешь?
Предлагая угощение, он чувствовал себя почти негодяем. «Угощаю ее будто за то, что стучит на мать. Кстати, слова „мама“ Танечка так ни разу и не сказала. И что мне с ней теперь делать?»
Камилла устала мерить холл вдоль и поперек. Она снова подошла к вахтеру и потребовала соединить ее с Самохиным.
– Я же по важному делу!
– Все по важному. – Тот поднял на нее остекленевшие, как сама будка, глаза. – Сядьте и подождите. Он сейчас занят.
– А у него, часом, не та девочка сидит? Не Таня Владыкина?
– Сядьте и…
Она развернулась и решительно пошла к выходу. Женщина шла и ругала себя за трусость. «Испугалась, побежала сюда, думала кого-то обмануть! Вот, дескать, не прячусь, сама явилась! Я – его любовница, я была с ним в тот день, я его бросила, довела до крайности! Тьфу! Чего я боюсь, в самом деле? Я не убивала, никто этого не докажет!»
Она стыдила себя, но в глубине души сознавала, что ей вовсе не важно доказать кому-то свою невиновность. Куда важнее было доказать это себе самой.
Глава 15
К вечеру Самохин начал приходить в отчаяние – ему никак не удавалось избавиться от девочки. Та упорно сидела в коридоре и каждый раз, когда он выглядывал из кабинета, порывисто вставала и с надеждой на него смотрела.
– Чего ты ждешь? – удивился Самохин, увидев ее в коридоре вскоре после разговора. – Я думал, ты давно ушла!
– Вы разве ее не арестуете? – с пугающей откровенностью спросила та.
– Ты про маму?! Деточка, езжай домой. – Самохин встревожился всерьез. – Никто никого не арестует, во всяком случае сегодня.
– Но она же виновата!
– Ты не понимаешь, что говоришь! Это еще нужно доказать!
Она отвернулась и уставилась в окно, на ресницах заблестели
– Ну что у вас случилось? – спросил он. – Поссорились, что ли? Серьезно? Таня шмыгнула носом:
– Вы меня принимаете за ребенка! Мы не ссорились! Не больше, чем обычно, во всяком случае. Но я считаю, что все равно должна была рассказать всю правду.
– Ты это уже сделала. А теперь езжай домой. Хочешь, тебя отвезут?
Про себя следователь заметил, что отвезти девочку просто необходимо. Передвигаться в таком виде по Москве опасно, даже при наличии паспорта. «Паспорта выдают четырнадцатилетним, а взрослых мозгов в придачу не полагается!»
Однако, как он ее ни уламывал, девочка даже с места не сдвинулась. Хуже всего было то, что вскоре к нему в кабинет начали наведываться озадаченные коллеги.
– Ты что это, Костик, девчонку в коридоре держишь?
– Свидетельница, – бурчал он.
– Так ты ее допроси и отпусти. Почему она так одета? Сбежала из дома?
В результате Таню кто-то угостил бутербродом, потом, выйдя из кабинета, Самохин увидел в ее руках яблоко. Девочка его не ела, а играла – подкидывала, хлопала в ладоши и ловила яблоко в сложенные горсти. «Ребенок, – думал он, – а внутри черт сидит. Ну не иначе как в мамашу пошла!»
К концу рабочего дня к нему принесли запрошенные данные из дела о самоубийстве Владыкина. Проверили отпечатки пальцев в квартире – все, какие удалось удовлетворительно снять и расшифровать. Большинство «пальцев» принадлежало самому покойному, остальные – вероятно, его «эффектной» даме. Были и другие, малочисленные и неопознанные, но они могли остаться от предыдущих жильцов, так как квартира явно не подвергалась частой и тщательной уборке.
Особенно внимательно обследовали подоконник и раму кухонного окна, откуда был совершен прыжок. Среди отпечатков в основном фигурировали те же – Владыкин и его предполагаемая дама. Однако нашлись еще одни – четкие, совсем свежие. И они принадлежали не кому иному, как Ирине Владыкиной. Ее отпечатки были сняты еще тогда, когда начиналось следствие по делу об ограблении. Самохин послал их коллеге, ведущему дело о самоубийстве, и попросил проверить. И вот – получил результат.
Как раз в этот момент ему позвонил коллега:
– Ну, ты доволен? Она только что убралась от меня вместе со своим адвокатом. Интересная женщина, а ты говорил – рожа!
– Она разная бывает, – пробормотал Самохин. – Слушай, надо ее хорошенько растрясти насчет времени, когда она ушла от своего бывшего супруга. Тебе она что говорила?
– Что ушла в два тридцать.
– А ее дочка заявляет, что мама вернулась после пяти. Спрашивается, где она шаталась после такого задушевного разговора?
Коллега заявил, что его больше интересует другое – кто послал телеграмму с адресом?